В душе Лёхи кипела обида и злость. Он кричал в телефон. Кричал, а Ритка не понимала. Упёртая овца. Он уже не раз готов был остановиться, но она снова вворачивала обидные, колючие слова. Как Лёха её ненавидел в этот момент!
– Сука, ты слышишь?! – заорал Лёха. – Я всё брошу и уеду. От тебя уеду, и города этого вонючего. Вали? Что? Вали! Да, пошла ты, тварь! Видеть тебя больше не хочу!
Парень с размаху хлестанул телефон об асфальт. Экран моргнул среди осколков и погас. Стиснув зубы, и сжимая кулаки, Лёха еле сдерживал себя.
– Достала, сука. Я… меня… говно ни на что не пригодное. Сама, тварь, бардак в доме развела. Не нужен… сама ты…, – бормотал он себе под нос.
Пнув осколки телефона, Лёха шагнул с трассы в сторону еле приметной тропы, петляющей среди пожелтевшей травы. Он шёл, размахивая кулаками и срывая злость на мелкой поросли кустарника.
– Тварь! Только и способна, что жизнь мою поганить. Сама-то кто? – шипел парень сквозь зубы.
Звуки музыки придорожной кафешки, оставленной позади, почти стихли. В сердцах Лёха ударил по пакету, трепещущему по ветру на высохшей ветке, но не попал и удар отозвался резкой болью в локте. Боль словно привела Лёху в себя и он, обхватив голову руками, сел прямо на землю. На глаза навернулись слёзы от жалости к себе. Парень потряс головой, шмыгнул носом и достал из-за пазухи бутылку водки. Сделав несколько глотков, он сморщился. Гадость.
Лёха ненавидел свою жизнь. Всё, что он ни делал, всё не так. Чувствовал себя вагоном, пущенным под откос. И, наверное…, да нет, – скорее всего, это падение началось, когда он встретил Ритку. Лёха любил её. Хотя, порой ему казалось, что это она так подстроила, или как-то придумала, чтобы Лёха так думал. Он привык к ней и к этой жизни, какая бы она не была. И всё же где-то потерял себя. Все Лёхины мечты оказались мечтами Ритки. Она стала его жизнью, а он такой жизни не хотел. Они ругались. Постоянно. И Лёха часто уходил, хлопнув дверью. Но всегда возвращался, с ужасом понимая, что за границей этой серой и пустой жизни он вообще никто. Возвращался к Ритке, которая прощала. Наверное, им обоим нравилась такая жизнь. Две пустоты сошлись вместе, образовав ещё большую пустоту. И что бы хоть как-то заполнить эту бездну они ссорились, мирились, создавая видимость семейной жизни.
