В XVII веке в Российском государстве насчитывается около двух десятков самозванцев, из которых на период Смутного времени приходится больше половины, в 18 веке число самозваных государей превысило 40 человек.
Особый политический статус самозванство обрело именно в России: несколько Лжедмитриев Смутного времени и Емельян Пугачев смогли добиться серьезных успехов на государственном поприще, что ввергло страну в глубочайший кризис. Кроме этих ярких представителей самозванцев в России также «орудовала» и не одна сотня не таких известных «царей» из крестьянского или казачьего рода.
Феномен самозванства до сих пор является актуальным вопросом для исследователей прошлого в России и за рубежом. Эта тема интересовала многих выдающихся историков: Н. И. Костомарова, В.О Ключевского, Р. Г. Скрынникова и многих других.
Историки придерживаются разных версий рассмотрения этой проблемы. В. О. Ключевский в своем труде «Исторические портреты» видит причину появления самозванцев в проблеме законной власти. Он, в частности, считал, что большой бедой России было «пересечение династий», кто способствовало возникновению неоднозначных ситуаций, связанных с правящей верхушкой власти. Ключевский отмечал, что «… с легкой руки первого Лжедмитрия, самозванство стало хронической болезнью государства». Изучая развитие процессов в период Смуты, В. О. Ключевский с уверенностью утверждал, что по большому счету более важным оказывался не сам самозванец и его личность, а именно та роль, которую он сыграл на исторической арене и условия, при которой самозванство смогло стать серьезным разрушительным фактором.
По мнению Н. И. Костомарова, автора многочисленных научных трудов по истории России и периода Смутного времени, в частности, ключевая роль в продвижении самозванцев принадлежала иностранцам, которые хотели взять под контроль российский престол и заменить православие на католицизм.
К. В. Чистов рассматривал феномен самозванства в России «как проявление определенных качеств социальной психологии народных масс, ожидавших прихода „избавителя“, как одну „из специфических и устойчивых форм антифеодального движения“ в России в XVII веке».
