Пролог,
в котором, как это часто бывает, медленно проявляются контуры будущего, но никто понятия не имеет, каким оно окажется
– «…таким образом, любезный кузен, я настоятельно рекомендую принять мой план мирного раздела Заграты и согласиться с тем, что на юге континента будет создано Инкийское королевство. Его столицей я вижу Зюйдбург. А его властителем – себя. В дальнейшем ты можешь рассчитывать на крепкую дружбу…»
– Наглец! – не сдержался генерал Махони.
Командующий королевскими вооруженными силами славился взрывным характером и далекими от идеала манерами. Он искренне считал, что зычный голос, крепкие словечки и умение по малейшему поводу выходить из себя являются качествами настоящего полководца. К сожалению, базировалась эта вера лишь на мемуарах военачальников, которые молодой Махони тщательно штудировал в дни романтической юности – настоящий боевой опыт у генерала отсутствовал.
– Я считал, что Нестора придется расстрелять, как человека чести! А теперь вижу, что он должен болтаться на веревке, как подлый разбойник! Да! Именно на веревке! Пусть обделается перед смертью.
Остальные сановники встретили выпад бравого Махони молчанием. Никто не поддержал генерала, что неприятно кольнуло наблюдавшего за их реакцией короля. Никто не выразил желания лично вздернуть Нестора или хотя бы оплатить веревку.
«Надеюсь, им помешало хорошее воспитание, – угрюмо подумал Генрих II. – Воспитание – и ничто иное».
Неприятная пауза затягивалась, и король едва заметно кивнул секретарю, приказывая продолжить чтение.
– «Считаю также, любезный кузен, что наши подданные пролили достаточно крови и дальнейшее противостояние способно погубить Заграту. Зато плечом к плечу мы приведем наш славный мир к процветанию…»
– Достаточно!
Нестор дер Фунье составил послание в форме личного письма, адресованного «любезному кузену», и ни разу не упомянул официальный титул Генриха. Такое обращение само по себе являлось оскорблением, но на фоне остальных деяний мятежного адигена[1] эта дерзость казалась незначительным штрихом.
– Теперь мы точно знаем, чего он добивается, – обронил Стачик, генеральный казначей Заграты. – Маски, так сказать, сброшены, и пути назад нет.
Произнеся эту фразу, Стачик опустил взгляд и хрустнул длинными пальцами. Ему не хотелось ничего говорить, однако воцарившаяся в кабинете тишина угнетала казначея сильнее, чем необходимость начинать неприятный разговор.
