Пустите меня в Рим

Вот опять я купила новенькую тетрадочку и строчу дневник. Последний кончился месяц назад, и я просто соскучилась без собственного жизнеописания. Ну, у каждого свои недостатки. Я, например, обожаю все записывать. У меня есть отдельные тетрадочки для цитат, для рецептов, для списков важных дел. Я даже сама себе поставила диагноз: графоман. Это, к сожалению, не звучит гордо. Более того, это звучит глупо, потому что я – женщина, а не знаю, как образовать женский род от слова «графоман». Графоманка? Кажется, так и есть, но мне совершенно не нравится, как это слово выглядит. Подозрительно смахивает на нимфоманку. А я, между прочим, не такая. Я, прошу заметить, довольно положительная девушка с почти законченным средним образованием, постоянным молодым человеком и без большого количества темных пятен на биографии. Ну, если мы не будем считать прегрешения типа кражи варенья у соседки во время учебы в младшей и средней школе. Варенье мы таскали у подслеповатой бабульки каждый год, оправдывая себя тем, что бесплатно гуляем с ее собачкой и в магазин бегаем безотказно, когда бабе Шуре неможется. Бабулька ворчала, охала, что совсем плохая стала, что и не помнит, сколько банок сварила. И только когда мы стали старше, классе в десятом уже, проходя мимо двери соседки с наклеенными печатями – баба Шура как раз померла на прошлой неделе, – я вдруг подумала, что бабка варенье-то варила для нас, дураков. Куда ей было по пять банок клубничного, яблочного, сливового да еще вишню?

Юность блаженна тем, что события, которые в зрелой жизни дают лишь эмоции, переживания, в юности заставляют человека думать, принимать какие-то решения. Я сидела на коврике у двери бабы Шуры и плакала, внезапно осознав значение слова «поздно». Как же это нечестно – уже не сказать «спасибо», не улыбнуться лишний раз, не сходить в магазин. Домой вернулась с опухшими глазами и на испуганный вопрос мамы, не обидел ли кто в школе, привычно уже огрызнулась. Мама вздохнула и, покачав головой, пошла разогревать обед. А я вдруг испугалась. Что же это я делаю? А если меня завтра машина переедет? Про то, что с мамой может что-то случиться, я даже мысленно представить боялась... И что, я опять буду плакать на коврике? Не поверите – мне этого хватило. Я пошла за мамой и сначала долго ревела, оправдываясь тем, что жаль вдруг стало бабу Шуру, а потом помогала ей с обедом. Не скажу, что стала паинькой, но слышала, как через пару месяцев мама разговаривала с Настей, матерью моей лучшей подружки Светки. Та не знала, что делать, – Светка хамила, курила в открытую и мать ни во что не ставила.