Мощные струи дождя молотили по подоконнику. Она остановилась у окна, пытаясь рассмотреть сквозь запотевшее стекло улицу. Провела по нему ладонью, оставив неровный след. Всмотрелась в сгустившиеся сумерки.
Мокрая улица зябла под порывами северного ветра. Глубокие лужи пузырились, словно вскипевшее дьявольское варево. Завтра по двору пройти будет невозможно. Придется доставать резиновые сапоги с антресолей. А там ли они? Не забыла ли она их на даче, быстро собравшись после экстренного звонка в конце августа?
Ее лоб пошел морщинами от воспоминаний. Не помнит. Ничего не помнит из того дня, кроме звонка от маминой соседки, которая сообщила…
Которая сообщила…
Глаза зажгло огнем, опалившим душу.
Она на мгновение перестала видеть и дышать, вернувшись в тот страшный день.
– Даша, приезжайте скорее, – запыхавшимся голосом попросила старушка Ильинова, жившая с ее мамой на одной лестничной клетке. – У нас беда!
– Какая беда?
Даша раздраженно закатила глаза, заправила за ухо выползшую из-под косынки прядь жестких волос, потопталась возле клумбы с гортензией. Перчатки она пока не снимала. Она все еще думала, что беда случилась или с кошкой соседки, а это подождет, или со смесителем в ванной, он подтекал последние две недели и требовал срочного ремонта или замены. Здесь достаточно было звонка дежурному слесарю. У нее и в мыслях не было начинать тревожиться.
– Беда с вашей мамой – Ниной Васильевной, – выпалила старушка Ильинова.
– Что? – Вот тут она насторожилась, да. – Что с мамой?
– Ее… Ее кто-то…
И повисло молчание.
Даша даже подумала, что старушка Ильинова отключилась. Может быть, мама на нее шикнула, потирая ушибленный бок. Или соседка вдруг вспомнила, что все напутала. И происшествию, о котором она собиралась рассказать Даше, уже более двух лет. Оно просто всплыло в старческой памяти и показалось реальностью. И теперь бедная старая женщина стоит, испуганно тараща глаза на соседку – на Дашину маму, и не знает, что сказать.
Но Ильинова не отключилась. И ничего не напутала. Она громко судорожно вздохнула и произнесла:
– Ее кто-то убил, деточка!
– Убил… – повторила она за ней.
Просто повторила эхом, без вопроса.
– Да. Убил.
Голос старушки сделался невнятным, слабым, вот-вот исчезнет. И Даша заторопилась, заорала в трубку:
