Широкий нож с тусклым плоским лезвием, с рукояткой из моржового клыка. Птицы на рукояти застыли в вечном полете – никогда не добраться им до виднеющихся вдали, в наивной перспективе изображенных горных вершин. На языке людей Севера этот нож называется улык.
Улык – женский нож. В суровом краю, где полгода – ночь, где девять месяцев зима вынашивает тщедушное, чуть живое дитя-лето, в жилищах, пропахших приторно-прогорклым моржовым жиром, вещи испокон веков делятся на женские и мужские. Никто из мужчин не смеет коснуться вещи, принадлежащей женщине, никто не смеет коснуться священного улыка, передается он от матери к дочери, из одних рук, исколотых иглами, темных и шершавых, переходит в другие, юные, которым еще только суждено потемнеть от работы. Священным улыком рассекают пуповину новорожденной девочке, им же отрезают прядь из кос матери, чтобы пуповину перевязать. Вот она, настоящая связь поколений, – волосы матери обвивают пуповину дочери, дочь подрастает, и вот уже ее волосы перехватывают пуповину новорожденной… И так без конца.
Когда прекрасная Гэльгана, жена охотника Акмаля, жившего в селении Янранай, почувствовала движение жизни в себе, она наточила свой улык (птицы на рукоятке застыли в вечном движении) и положила его в левый карман своего кэркэра – комбинезона из оленьей кожи, чтобы родился мальчик. Она не лакомилась прохладно-сладкой ягодой шикшей, что осенью в изобилии высыпала на пригорках, и не прикасалась к жирным канаельгынам, головастым бычкам, которых ловили в лагуне мальчишки. Всем известно, если женщина съест шикшу или бычка, то у нее родится девочка. Блюла она и другие, завещанные предками, перетекшие к ней по пуповине, запреты и правила: не ела сердца животного, чтобы будущий охотник не вырос трусом; отказывалась от гагачьих яиц, чтобы младенец не был плаксивым, – ведь крик гаги похож на детский плач, да и как ей не плакать, этой глупой птице, избравшей в отчизну бесприютные, ветреные сопки! На всякий случай отказывалась и от крабов: ведь если родится девочка, то уродство краба может передаться и ей, и ходить она будет боком… Зато с удовольствием поедала желто-зеленые, упругие стебли ламинарии, выброшенные морем… Они пахли как кровь. Они пахли как жизнь. Как сила. Ребенку нужны кровь и сила, чтобы жить.
