Под небом прошедшего августа

Накануне своего дня рождения – через три дня должно было стукнуть целых двадцать пять лет! – я уехал в командировку по заданию редактора в откормсовхоз.

После интервью с директором об успехах и проблемах хозяйства он накрыл у себя дома дастархан, и вот там-то я и проговорился о своем грядущем дне рождения.

Подвыпивший директор тут же возжелал что-нибудь презентовать к грядущему событию. И отдал распоряжение продать мне овцу по себестоимости, то есть вдвое дешевле отпускной цены!

Мы с шофером Ермеком затолкали робко сопротивляющуюся овечку в багажник редакционного «Москвича», предварительно устлав днище куском кошмы. И, распрощавшись с гостеприимными хозяевами совхоза, поехали домой.

Но, поскольку сейчас у нас в багажнике находилась овца, которой, уж извините меня за эту душераздирающую подробность, предстояло быть закланной на мое двадцатипятилетие, мы с Ермеком решили, минуя райцентр, проскочить в мою деревню, к родителям.

Ну где бы я держал это животное до часа икс в обычной двухкомнатной квартире? На балконе, что ли? И там же с ней расправился? Сам? Да ни за что!

Да и вообще день рождения я хотел отметить с родителями и немногочисленными родственниками у себя в деревне. Так что овечке, хотела она того или не хотела, предстояло совершить семидесятикилометровое путешествие.

И мы ехали себе и ехали, весело болтая о том, о сем, пока мне вдруг не стало тревожно.

– Слушай, – сказал я Ермеку. – Что-то тихо там, в багажнике. Баран наш не задохнется?

– Да ну! – беспечно махнул свободной рукой водитель. – Я свой багажник знаю, он весь щелястый. А молчит – на то он и баран…

Но все же я попросил Ермека остановить машину. Когда открыл багажник и поймал на себе печальный взгляд овцы, стало как-то не по себе. В общем, жалко стало мне эту овечку. Я спустился с шоссе и нарвал травы посочнее.