5 апреля 1814 года
Лондон, Олд-Бейли
Судебное слушание под председательством достопочтенного Тобиаса Таунсенда
– Они не продажные женщины!
– Если это не публичный дом, то как вы назовете семерых женщин, проживающих под вашей крышей? – осведомился обвинитель Эйбрамз, чинно расхаживая по залу.
– Они мои подруги, – объяснил Слип Доусон.
– Все семь?
– Мама всегда говорила, что женщины меня любят, – захныкал Слип.
– Ваша мать учила вас делить женщин со всеми мужчинами в Сити? – отрывисто спросил Эйбрамз, бросив на обвиняемого холодный взгляд.
Солидного вида адвокат вскочил из-за стола.
– Возражаю, ваша милость. Обвинение не представило нам ни одного мужчину из Сити, который бы заявил, что разделял ложе с какой-либо из подруг мистера Доусона.
Судья вздохнул, подпер подбородок рукой, и на его лице появилось скучающее выражение. Четверо из двенадцати присяжных закатили глаза, другие принялись ухмыляться.
Эвелин Дарлингтон сидела, выпрямившись, на краешке деревянной скамьи прямо посреди зала. Она не сводила глаз с адвоката Джека Хардинга, единственного знакомого ей здесь человека. Именно из-за него она пришла сюда и вместе с другими присутствующими в тесном зале стала свидетельницей этого зрелища.
Лучи полуденного солнца лились в окна, и от этого в переполненной комнате стало жарче градусов на двадцать. Теснота и потные тела должны были бы вызвать у Эвелин Дарлингтон отвращение.
Тем не менее она, как зачарованная, сидела на своем месте.
Джек Хардинг был точно таким же, каким она его помнила, и только вокруг глаз появилось несколько морщинок. Высокий, больше шести футов и трех дюймов, с точеным профилем, придававшим ему самоуверенное выражение. Темно-зеленые глаза напоминали буйные заросли папоротника летом. Губы были изогнуты в улыбке, однако Эвелин знала, что он может быть хитер и обаятелен.
Парик адвоката скрывал густую копну непослушных каштановых волос, которые он, читая труды по юриспруденции, то и дело нетерпеливо откидывал назад. На нем была черная мантия, придававшая лицам большинства служителей закона нездоровый желтоватый цвет, однако загорелая кожа Джека казалась еще смуглее.
Но возможно, сильнее всего притягивала взгляды его полная невозмутимость, словно он совершенно не обращал внимания на судью, присяжных, обвинителя и не сводивших с него глаз зрителей. Настолько сильна была его уверенность в себе, что люди буквально впитывали каждое сказанное им слово. Вне всякого сомнения, у Джека Хардинга не было недостатка во внимании со стороны женщин всех сословий.
