В этот вечер Данька никак не хотел засыпать, несмотря на хмурую, почти осеннюю погоду, ритмичные удары холодных капель дождя в окно его спальни. Как правило, в такую погоду засыпать очень уютно и легко. Внизу неспешно переговаривались Данькины родители, пахло пирожками, звякала доставаемая из шкафчиков праздничная посуда – завтра приезжают гости, и дом наполнился радостным ожиданием.
Однако Данька грустил. И причины не мог найти, как ни старался. Это была какая-то острая, серая тоска – под стать тяжелым облакам, проплывавшим над тенистым лесом, тремя идеально круглыми озерами, россыпью костяники, над Данькиным домом, да и, кажется, над всем миром. Он мысленно окрестил это состояние Серым Гугой, представив его туманным существом, готовым плакать целую ночь и стонать ветром, гуляя по лесу, и, клубясь, заглядывать в окна домов. Так продолжалось уже несколько дней – отделаться от этого несносного Гуги никак не удавалось. Данька тяжело и порывисто вздохнул.
В его небольшой комнате было уютно, рядом с кроватью светилась мягким светом лампа в виде деревянной избушки, рядом резная – из можжевельника – тарелочка, наполненная янтарным медом, который источал тонкий сладкий аромат, и лежали несколько веточек сухой мяты, случайно прихваченной из бани. Тут же на низком столике стоял пузатый механический будильник с металлическими колокольчиками, который Данька особенно любил за его громкое тиканье и ни за что бы не променял на какой-нибудь электронный.
Он натянул до подбородка теплое стеганое одеяло и стал разглядывать причудливый узор на занавесках. Если долго смотреть на них не моргая, то на их ажурной поверхности можно разглядеть фантастические ландшафты, необычных зверей и птиц, лица людей. Данька часто проделывал этот фокус в дождливую погоду.
Постепенно он стал погружаться в сон, мысли стали медленными и тягучими, как малиновый кисель. Длинные Данькины ресницы опустились, отгородив его от Серого Гуги, который задавал тоскливое настроение и вызывал в душе такое неприятное чувство.
Пахло крапивой. Ее острый пряный аромат настойчиво лез в нос.
«Кра… Крррааа… К-рррапи-ва. Какое странное слово, похожее одновременно на рапиру и радугу, а еще интригующее, манящее».
Данька огляделся – вокруг стояли вековые сосны, сквозь высоченные кроны которых золотыми и красными нитями пробивались лучи вечернего солнца, под ногами расстилался зеленый ковер сочной травы с вкраплениями белых маргариток с желтыми сердцевинками, где-то вдалеке мерно куковала кукушка.
