– Дай.
Тонкая сигарета описала короткую дугу и оказалась в её пальцах, обронив по пути несколько тлеющих крупинок на простыню.
“Не метеоры, не кометы, а лишь останки сигареты”.
– Брось, ты просто очень устал, – сказала она после затяжки и выпустила красивое дымное колечко.
Вот за такие фокусы он и любил её.
– Да, я очень устал. Прости.
“Так вот как это называется после сорока – усталость”, – подумал Чаковцев. Мысль была как мысль, спокойная констатация. Она вернула ему окурок, несколько секунд полежала тихо и заёрзала. На дольше её никогда не хватало. “Сейчас вспомнит, что ей пора”.
– Блин, – сказала она с энтузиазмом в голосе, – да мне и некогда. Вот дура.
– Да? – поинтересовался Чаковцев. – Что такое?
– Тренировку перенесли, а я и забыла.
Она быстро и ловко одевалась, подхватывая с пола и кресел свои одежки. Чаковцев внимательно наблюдал, остро чувствуя запоздалое возбуждение и досаду от упущенного.
– Чаки… – она замялась на мгновение, – не подбросишь немного кэша?
Он замер. “Вот оно”.
– Да, Кошка, конечно.
Выудил из бумажника пару купюр. Она взяла – жестом чуть более небрежным, чем требовалось, помахала в воздухе:
– Мерси.
– Какие пустяки.
Он проводил её до двери, потом вернулся, постоял у окна, потирая машинально щеку, понюхал зачем-то пахнувшие помадой пальцы. Кошка внизу уже тормозила такси, на секунду подняла лицо, улыбнулась. Он не ответил.
“Летят безмолвные кометы
В пустом объеме без конца —
Всего лишь пепел сигареты
Как все уставшего Творца…”
Чаковцев приготовил кофе, сел и огляделся. Его квартирка, чудом уцелевшее после второго развода имущество, смотрелась его, Чаковцева, утренним отражением в зеркале: смятые черты никак не складывались в лицо; требовались десятки движений бритвы, щетки и расчески, чтобы собрать их вместе, подогнать и уплотнить до приемлемого, узнаваемого состояния – лица нестарого пока мужчины, мужчины с прошлым.
“Как минимум, с прошлым”, – подумал он с вызовом, так, словно кто-то значимый мог подслушать и оценить эту его мысль.
Итак, квартира его не рифмовалась. Пластинки, старый винил, громоздились шаткими башнями; дипломы конкурсов (с опасным избытком восьмерок), предназначенные для заполнения пустых стен, по-прежнему путались под ногами, некоторые уже и с треснувшим стеклом; книги отвращали Чаковцева нелепостью заглавий, нарочито, с претензией, простых или натужно глубокомысленных. Он хотел привычно солгать, что только принесенные Кошкой брошюры, весёлый трэш, освежают уныние его жилища.
