В дальнем царстве-государстве,
что за тридевять земель,
бродит чудище в мытарстве,
как огромный черный шмель.
А еще в лесах дремучих,
из земли питая сок,
посреди дубов могучих,
плачет аленький цветок.
Нет на свете чуда краше,
нет печальнее судьбы.
Янтарем ложатся слезы,
на безмолвные дубы.
Льется дождь, иль светит солнце,
тот цветок горит огнем,
и оплакивает зверя,
что заботится о нем.
Долго сказка наша длится,
да не видно ей конца.
Нет красавицы девицы,
чтоб стереть печаль с лица.
И не сказка – это вовсе.
Знает тот, кто одинок.
Помнит кто свои ошибки.
В чьей груди живет цветок.1
– Да уж, не зря говорят: «Чужая душа – потемки!» – стройная, русоволосая девушка, поморщившись, захлопнула потрепанный ежедневник в видавшей виды кожаной обложке, исписанный мелким, корявым, до боли знакомым почерком.
– Вот и представь себе. Живёт на земле родной человечек, которого еще несколько лет назад буквально на закорках таскала. Тысячекратно изученный сверху донизу и вдоль, да поперек. Простой как пять копеек. Студент. Спортсмен. Словом, на первый взгляд, ничего примечательного. А тут на тебе, парнишка, оказывается, стихи тайком пишет… причем складно-то как, да со смыслом. Даже боязно, с непривычки, – она рефлекторно поежилась.
Хотя, чему тут удивляться? Привыкла к другому и всё. Просто жизнь как-то сама подвела её к тому, что большинство знакомых спортсменов, при всем желании, не могут похвастаться искусством нанизывания слов на рифму. Не тот профиль, как говорится. Нет, конечно, некоторые индивидуумы, окончательно сбрендившие на почве любовного недуга, дерзали поразить ее воображение отрывками из Есенина или, например, Гумилева, наивно выдавая творчество великих поэтов за свое собственное. Вот только итог этих жалких попыток всегда был один и тот же. Очередной воздыхатель ненавязчиво, но твердо отправлялся в самый конец длиннющей скамейки запасных кавалеров, постепенно растворяясь среди толпы ему подобных, унылых попрошаек. А потому, случайно обнаружив среди бумаг, хаотично раскиданных на письменном столе Артема, пусть не шедевры, но довольно таки вменяемые стихотворные произведения, Валерия поначалу не поверила своим глазам.
– Вот удивил Тимоха, так удивил. Не ожидала, девушка повертела туго обтянутой джинсами попкой, устраиваясь поудобнее на вкопанной возле подъезда скамейке, и снова потянулась за рукописью.