1
Когда автор размышляет, с чего бы начать текст, содержание которого до поры до времени неведомо ему самому, он вполне справедливо решает выдернуть из ткани памяти нитку какого-нибудь мимолетного и не слишком значительного воспоминания. Если не из детства, то, по крайней мере, из далекого уже прошлого. А там уж, надеется он, само как-нибудь пойдет. И оказывается обычно прав.
2
Когда давно уже, где-то в начале семидесятых годов, я прочитал на этикетке спичечного коробка странное предостережение “Берегись населения”, я удивился не столько содержанию этого призыва – содержание мне показалось как раз более или менее обоснованным, – сколько тому, что прямо вот так вот прямо такое вот прямо на спичечном коробке…
Это было, мягко говоря, удивительно.
Впрочем, недоумевать мне пришлось совсем не долго.
Мой тихий ад в стройности своей первоначальной восстал очень скоро, когда, перечитав этот странный текст раза четыре, я все же разглядел, что там вовсе не тревожное “берегись”, а совсем даже мирная и скучная “перепись”. Тьфу ты! Ну ее…
3
Когда я слышу какие-нибудь речи про какое-нибудь очередное “дно”, я начинаю думать о том, сколь относительны и сколь неодинаковы наши представления об окончательной катастрофе. И вспоминаю, конечно, недавно услышанный мною маленький диалог.
В метро рядом со мной сидели молодой папаша и сынок лет шести. Судя по долетавшим до меня обрывкам разговоров, речь шла о невеселом – о последствиях гипотетического ядерного удара.
“И это будет такой силы выброс тепловой энергии, что буквально все живое просто испарится и превратится в пар”.
“Что, и все мороженое растает?” – тревожно спросил мальчик.
4
Когда мы волей обстоятельств становимся свидетелями очевидного насилия, академические рассуждения о том, в какой мере “насильник доведен до отчаяния”, в какой мере “оскорблены его святые чувства” и в какой мере объект насилия “сам спровоцировал это своим нахальным поведением”, нам кажутся не вполне, мягко говоря, адекватными.
Но это лишь нам с вами так кажется. Свидетели бывают разными.
Такие, например, существуют свидетели, чьи нежные чувствительные души изъязвлены бывают доносящимися с улицы истошными воплями. “Сколько это может продолжаться в конце-то концов! Закройте уже, наконец-то, форточку! Заснуть же невозможно! Уже, между прочим, четвертый час ночи! Завтра рано утром мне на йогу! Безобразие!”