Записки, не тускнеющие во времени
В один из моих приездов в Рыбинск – после эмиграции – в начале 90-х годов – уж не помню через кого попала мне в руки крупноформатная советская общая тетрадь в клетку, убористо исписанная крупным почерком коренного русского человека, – записки о Мологе Павла Ивановича Зайцева.
Избалованный литератор, отвыкший от рукописных текстов, я долго не мог приняться за её чтение. А ведь мы могли б ещё повидаться: Зайцев скончался в 1992 году. Скоро 20 лет этой истории, а я всё жалею и сетую на свою суетность, разгильдяйство. Со сколькими мелкотравчатыми, не нужными мне людьми общаться приходилось по жизни, а настоящего человека, земляка и самобытного самородка вот упустил.
Недавно, просматривая свои дневники тех лет, наткнулся вдруг на такую запись от 25 февраля 1994 года: «Пишу предисловие к мологжанину Павлу Ивановичу Зайцеву (†92). Появятся в «Новом мире»? (Чувствую свою большую вину; рукопись превосходная – пролежала у меня два года. А он скончался)».
«Новым миром» заведовал тогда Сергей Залыгин. Он и дал зайцевскому фрагменту, опубликованному в журнале с моим предисловием, это замечательное название: «Записки пойменного жителя» («Новый мир», № 11, 1994). Под таким «грифом» они и будут существовать долго, всегда, в нашей очерковой литературе – силой слова, точностью изображения заставляющие вспомнить о Пришвине и Аксакове. В разговоре со мной высоко оценил тогда повествование Зайцева недавно вернувшийся из изгнания Александр Солженицын.
А Залыгин, помнится, несколько раз потом сетовал: почему опубликовал только отрывок, а не всю рукопись? Считал это большой журнальной промашкой. Более объёмно «Записки» Зайцева появились в «Нашем современнике» чуть позднее (и тоже с моей, но только сильно подправленной журнальными сталинистами преамбулой).
И всё-таки я продолжал себя считать перед мологжанами виноватым: не довёл дело до конца, не отредактировал рукопись Зайцева, не пробил её издание отдельною книгой. (Это вообще поразительно: судя по рукописи в общей тетради, Павел Иванович писал свою книгу набело, практически без серьезных черновиков. И – настолько мастерски! Но всё же, конечно, доработка была ей необходима: повторы, неловкие фразы требовали деликатного редакторского вмешательства).
