Сухой десницей волхв коснется струн,
Проснется песнь, рожденная веками.
И за простыми, тихими строками
Раскроются узоры древних рун.
Хвала пролившим кровь на поле брани!
Рискуя жизнью, смело, без оглядки,
Они увековечивались в схватке
Стальными, смерть несущими клинками.
Хвала другим, тем, кто посмел мечтать!
Им первым открывался свет грядущий.
Далекий, беспокойный и зовущий,
Он дал им крылья, научил летать.
Хвала и тем, кто рисковал любить!
И сеять зерна счастья в склеп утраты.
Они надеждой, верою богаты,
Они учили нас, потомков, жить…
Из песни о птице Алконост.
Вессия; год Великого Предстояния до рождества
Всемогущей и Прекрасной Повелительницы Лады.
Он с силой всадил шпоры в устало вздрагивающие бока гнедого, тот захрипел, отмахиваясь от бессмысленных теперь укусов металла. Ни одна, даже самая выносливая лошадь, не сможет выдержать подобного. Три дня и три ночи бешеной, отупляющей скачки. Ни лучины отдыха, ни мгновения на промедление. Ахалтинец передвигался все медленнее, флегматично реагируя на понукания жестокого хозяина. Две подковы потеряны ещё вчера вечером, разбитые о мерзлую землю копыта стесались вполовину. Безжалостно занесенный хлыст оставил кровавый след на взмыленном крупе животного, очередной. Раны сочились медленно, немедля прихватывались крепчавшим к ночи морозцем. Он знал наверняка: скоро жеребец остановится, как вкопанный, и никакими силами его больше нельзя будет сдвинуть с места. Лучше так, чем верная смерть от изнурения, справедливо рассудит животное. Только выхода у Князя не было: с каждым тяжелым вздохом, с каждым новым ударом сердца привычный мир сползал в пугающую бездну, в последней тщете цепляясь за острые края ледяных скал. И от неровного шага пегого жеребца зависела теперь не только жизнь хозяина, но и две другие… «Боги, помогите им», – шептали высушенные потрескавшиеся на ветру белесые губы, шуйца мертвой хваткой сжимала режущую кожу поводей. Десница слилась с рукоятью меча, готовая в любой момент дать отпор невидимым врагам. Потом, много позже, когда ему, теряющемуся в бреду, растолкуют, что сжимать меч больше нет нужды, и по-одному разомкнут одеревеневшие пальцы, кожа, намертво прикипевшая к рукояти, сизой коркой так и останется на ней. Но если бы кто-нибудь сейчас дал хоть единую надежду, он с радостью…
