Открывая дверь квартиры, Тамара сорвала очередную приклеенную записку от Соседа. Разорвала на части, скомкала, с размаха выкинула прочь. Клочья бумаги с осколками слов из черного маркера крупным снегом осели на ступенях лестницы, закружились на ветру из открытой форточки. Глубоко вздохнув, Тамара отшвырнула туфлей пару-тройку оставшихся возле двери бумажных клочков и зашла домой.
В темноте коридора она пробралась в сумрак гостиной, освещенной включенным пухлым телевизором, и уселась в кресло рядом с диваном, на котором потертым мешком лежал муж. Лежал, почти не вставая второй или третий день, в окружении крошек, пустых бутылок пива и водки, остатков еды, соленых огурцов и сала, подложив под голову подушку, пропитавшуюся по́том. Храпел, посапывал, хрюкал.
Тамара переключила телеканал, снова, переключала механически, бездумно нажимая на кнопку, и свет экрана периодически выхватывал ее из тьмы. Она часто так делала в последнее время или сидела неподвижно, высматривая на обоях видимые только ею узоры, тени от света уличного фонаря. Муж причмокнул во сне, зашевелился. Тамара пригладила его мокрые волосы, убрав со лба челку, привычно собрала бутылки, подмела крошки и прочее из-под дивана, кресла, возле тумбочки. Вновь под боком у мужа нашла старый фотоальбом, в котором калейдоскопом были выставлены в порядке взросления фотографии их сына. Она заставила себя убрать альбом на дальнюю полку, не открыв и не просмотрев как раньше. Но в те дни, которые именовались «После», когда с мужем вдвоем они сидели одной слипшейся горой слез, желая крепче обнять, забрать боль утраты друг у друга, они пересматривали этот альбом несколько раз в день, вспоминая события на каждой фотографии. Воспоминания эти помогали защититься от острых слов и гнилых вопросов знакомых и незнакомых людей, жаждущих узнать подробности, как и что, а потом еще и почему, но Тамара твердила и твердила каждому в лицо, что все вранье, непонимание тех, кому казалось, что все видел, да не видел, а только наблюдал.
«После» наступило, когда сын шагнул из окна их квартиры на девятом этаже и в тишине летнего вечера упал спиной на крышу соседского автомобиля. Тамара тогда услышала несколько вскриков, охи-ахи, причитания, просили вызвать «скорую», увести детей, «а откуда выпал?», «это сын Тамары!». Она выглянула из окна гостиной, потом в три прыжка оказалась в сыновней комнате, перед распахнутым окном, квадратом черного неба и кривыми ветками деревьев. «Нет-нет-нет», шагала вперед, «нет-нет-нет-нет-нет», а за подоконником, внизу ― тело сына, вокруг него зеваки и любопытствующие прохожие, снимающие на камеру смартфона. В ушах у Тамары пульсировало, стучало, громыхало, она кричала громче всех и бежала в домашнем халате и тапках по лестнице подъезда, молясь, а подбежав к сыну, трясла его, звала. Она смотрела на собравшихся соседей, беззвучно умоляя помочь. Черноту вечера раскалывали молнии вспышек фотокамер и включенных фонариков смартфонов, а после ― сирены «скорой помощи» и полиции.
