…Грибной и тихий дождь,
шуршащий, словно мышь за печкой,
и нашептывавший сказки,
когда мы – подобно всем примерным детям, –
средь бела дня ложились спать…
а, впрочем, белый день оказывался часто
настолько темен,
что и поспать не грех…
…А дождь-олень, по ржавым подоконникам
стучащий маленьким серебряным копытцем
и самоцветы рассыпающий
на солнце, среди весенних мокрых веток…
…А летний ливень, пахнущий травою,
как яблочно-зеленый луг
во время сенокоса!..
…А дождь осенний – вроде бы такой обычный,
вот только
уверенно и добродушно
с ума сводящий
с апломбом истинного психиатра… –
ну, ничего, привыкли…
И, по большому счету, это и неважно –
ведь «все здесь не в своем уме.
И ты. И я.»
…А водится еще здесь дождь,
патологически боящийся зонтов,
и столь же
патологически-настырный в их отсутствие.
Но стоит зонт открыть –
как он с несчастным хныканьем
мгновенно исчезает,
и ты идешь себе спокойно,
не вызывая, впрочем, недоуменных взглядов –
ведь все давно привыкли,
что петербуржцы ходят под зонтом в любое время года,
да и в погоду, в общем-то, в любую,
справедливо полагая,
что если здесь и в данную конкретную секунду
нет дождя,
то он вполне способен объявиться
через квартал
или пятью минутами позднее…
что, в принципе, не так уж далеко от истины…
Родное, наше… Дивные подъезды,
где плесень, ажурная, пушистая,
рисует черным удивительные карты
города
из утробно чавкающих грязью ночных кошмаров.
По этим картам даже можно отследить свой путь…
но лучше не следить. Приснится.
И ведь у каждого из сумрачных, таинственных подъездов
есть душа – непонятая, неразделенная…
И поздно вечерами, когда давно у всех все дома,
и даже выйти покурить кому-то неохота,
она подолгу
сидит с бутылкой пива
на пыльном подоконнике, одна,
и смотрит вниз, во двор-колодец.
А потом – и исключительно от скуки и тоски,
не из простого озорства, прошу заметить! –
кидает спички в побеленный недавно потолок,
рисует надписи похабные на стенах
крошащимся сиреневым мелком
и оставляет лужицы на ковриках под дверью…
А утром мы,
