Ума не приложу, почему Полина решила пригласить меня на день рождения. Мы никогда особенно не дружили, хотя иногда казалось, что она меня жалеет. Ощущение не из приятных, но для отказа причина была слишком невразумительной.
Мы познакомились на занятиях в театральной студии, куда я пыталась ходить в отчаянной попытке побороть стеснительность и нерешительность. Никаких особенных успехов я не достигла ни в сценическом искусстве, ни в попытках изменить себя, но и бросать не собиралась – такой уж у меня характер упертый. Пока не выгонят, буду продолжать заниматься.
До поры до времени мы с моей тезкой Полиной Котовой просто знали о существовании друг друга, не больше. Но потом преподаватель поставил нас в одну сценку, и волей-неволей пришлось начать общаться, тем более, что сюжет предстояло придумать нам самим. Ситуация была неловкой – Полина маленького роста, а я, наоборот, высокого. Из этого факта, честно говоря, и проистекали все мои комплексы, с которыми я отважно решила сражаться с помощью актерского мастерства.
Видимо, наш преподаватель – великий и ужасный Марк Григорьевич – заметил, из-за чего я все время «зажимаюсь», как это называется на профессиональном актерском жаргоне. Вот и решил помочь в борьбе радикальными методами, поставив меня в максимально неудобное положение рядом с Полиной, макушка которой едва доставала мне до плеча.
Конечно же, я предсказуемо изображала маму, а она – мою дочку, и это было вдвойне унизительно. По сценарию мини-пьесы мы с ней шли по улице и встречали моего бывшего, Полинкиного отца, которому я не разрешала с ней видеться, а он очень хотел – прямо дня не мог прожить, не увидев дочку. Мы с ним выясняли отношения, а Полинка разрывалась между нами, не желая обижать ни маму, ни папу. А потом я уходила, гордо подняв голову и таща «ребенка» за собой, типа, я ничего не простила и не готова пожертвовать своей гордостью даже ради ребенка.
Такой вот был странный сюжет. Папу играл флегматичный и немногословный Славик – в этюд разрешалось привлекать других учеников. К счастью, Славик был достаточно высоким для того, чтобы составить мне пару – хотя бы и только сценическую. В остальном же мы с ним были абсолютно равнодушны друг другу, и это тоже мешало – Марк Григорьевич все ругался, что между нами не чувствуется никакой «химии», и совершенно непонятно, как при таком раскладе мы вообще ухитрились пожениться. Нам и самим это было неясно, но в подробности мы предпочитали не вдаваться, чтобы не нарваться на что-нибудь похуже.
