– Явился?! Наконец-то!
– Вы кто?
– Вежливый. А ты кто? Кем себя представляешь?
– Я? Я-а…
– Ну!
– Я…
– Чего мямлишь? Ты – самоубийца. Другие здесь не ходят. Не нравится? Ну, убийца.
– Я никого не убивал!
– А себя? Ты же человек… был. Значит, человека убил. Так?
– Выходит, так.
– Выходит… и входит. Вон – река, в какие вы любите входить дважды. Давай. Ты ж за этим сюда пришел.
–Не-е-ет. Там огонь.
– А чего тебе терять, все одно помер. Стрелять себе в башку не побоялся, а огонь, видишь ли, ему не нравится.
– Забываю все время, что тела нет, и бояться нечего, но в огонь как-то не хочется.
– Зачем тогда пришел?
– Я не специально. Как упал, так и пошел, куда глаза глядят… А, ну да, глаз тоже нет. Просто пошел.
– Нет, не просто. Тебе ж на тот берег охота.
– На какой?
– На правый.
– Зачем?
– Чет ты затурканный совсем. Ну, посмотри. Да на тот берег, куда пялишься?
– Ой! Лика!
– Лики. Полно ликов. Они ж все почти святые.
– Лика-а-а!!!
– Не ори. Все равно не услышит. Ты разве не заметил, что тут звуков никаких нет.
– Нет, в смысле, звуков нет, я заметил. Там тётя Тося.
– И тетя Тося и папаша твой…
– …и Ринат.
– Сосед? И он там.
– А почему не слышно? Ри-и-и-на-а-а-т!
– Не ори, полоумный! Хотя, с самоубийцы что взять. Говорю же, не слышно. Ну да, ты ж Фома… был. Фома неверующий. Ты зачем сюда пришел? Чтоб на тот берег перебраться. Так?
– Я не знаю.
– Чего не знаешь? К Лике своей хочешь?
– Хочу, конечно. Но я не знал, что она там.
– А чего тогда стрелялся?
– Ну…
– Баранки гну. Иди, Раван, раз пришел.
– Откуда вы знаете? Меня бабушка Раваном звала. А по паспорту – Фома.
– Звала,– передразнил Балахон.– Не нужен тут паспорт, чтобы знать, как тебя звали. А уж как ты сам теперь себя назовешь – твое дело. Раван – значит «уходящий». Ты из-за Лики своей ушел или к ней. Так?
– Так.
Раван спустился по пологому берегу к самой кромке огня. Пламя хлестало по тому, что было раньше лицом. Лика перестала махать рукой, вдруг сникла, опустила голову.
– Лика-а-а!– забывшись, крикнул Раван.– Посмотри на меня-а-а!
И шагнул в огонь. Пламя отбросило назад его серую призрачную фигуру.
– Что, никак?
Раван снова ринулся с разбегу в огненную реку и тут же оказался на прежнем месте – у ног этого странного, наглого мужика в балахоне, откровенно надсмехавшегося над ним. Рассмотреть его лицо, скрытое капюшоном, в тускло-сером свете невозможно. Сквозь балахон мерцал свет, будто лампа под абажуром. Усмешка чувствовалась в голосе, интонации. А к мерцаниям и прочим чудесам за время пути Фома немного привык. Хотя времени тут, как и звуков, не было. Неизвестно и не имело значения, сколько времени он шел. Главное – пришел к Лике.
