1. Глава 1
Жгучая, всепоглощающая боль была первым, что я почувствовала. Каждый вдох отдавался мучительным спазмом, словно лёгкие наполнялись жидким раскаленным металлом. Я попыталась открыть глаза, но веки были будто заклеены скотчем невероятной силы!
— Тише, тише, голубушка, – прошелестел над ухом старческий голос. – Не дёргайся, только хуже сделаешь.
Прохладная влага коснулась губ. Вода. Я жадно глотала, пока не закашлялась. Это была вовсе не вода! В горло попала горькая жидкость, отдающая полынью.
Я хотела было начать противиться, но с каждым глотком чувствовала облегчение – боль отступала!
— Марфушка, неси чистые бинты! – скомандовал тот же голос. Сознание накрывало волнами, то погружая в темноту, то выталкивая в реальность, наполненную болью и запахом трав. Я слышала обрывки разговоров: "Бедная барышня... Кабинет огнём полыхал... Господин Полосов... Не уберегли...".
Следующее пробуждение было более осознанным. Я лежала на чём-то мягком, укрытая лёгкой тканью. Каждый участок тела горел, будто с него заживо содрали кожу.
— Где... – мой голос прозвучал, как карканье вороны.
— В своей комнате, Верочка, – отозвалась пожилая женщина, сидевшая рядом. – Я Аграфена Петровна, травница. Уже третий день вас выхаживаем.
Верочка? Меня зовут... В панике я попыталась вспомнить своё имя, но память словно заволокло туманом. Последнее, что я помнила – яркая вспышка и звон разбитого стекла.
— Зеркало, – прохрипела я, – дайте зеркало.
— Не время еще, барышня...
— Дайте!
В моих руках оказалось небольшое, размером с яблоко, зеркальце. Дрожащими руками я поднесла его к лицу и застыла. Из мутного стекла на меня смотрело нечто, лишь отдаленно напоминающее человеческое лицо. Красная, покрытая волдырями кожа, местами обугленная до черноты. Спутанные остатки волос...
Зеркало выпало из ослабевших пальцев и разбилось.
— Господи, – простонала я, и темнота снова накрыла сознание.
Следующие дни слились в бесконечную череду перевязок, травяных отваров и полузабытья. Молчаливая женщина, кажется, её звали Марфой, меняла повязки и прикладывала какие-то припарки. Боль постепенно отступала, но зудящее ощущение стянутой кожи оставалось.
Однажды, когда сознание прояснилось, я услышала разговор за дверью:
— Жить-то будет, Аграфена Петровна?
— Будет. Только красоты прежней уже не вернуть. Шрамы на всю жизнь останутся… Бедняжка.
