«Самое сложное в игре с историей — не изменить будущее.
Самое сложное — не сойти с ума, пока ты это делаешь.»
Часть 1: 2018 год. Иван Горьков.
Последний пациент ушел, хлопнув дверью. В опустевшем кабинете
повисла тишина, густая и липкая, как сироп от кашля. Иван Горьков
откинулся на спинку стула, и ты жалобно скрипнула. Сорок лет. Сорок
лет, и большую часть из них он провел здесь, в этой поликлинике
города N, чье название всегда казалось ему синонимом слова
«никуда». Воздух был насыщен запахами — спирта, дезинфекции,
немытого тела и той особой безнадежности, которая исходит от
бюджетных учреждений здравоохранения.
Он потянулся к кружке с остывшим чаем, на дне которой темнела
забытая собачка-печенье.
— Ну вот и всё, — тихо прошептал он, и голос его прозвучал хрипло и
устало.
— Еще один день в копилку мировой медицины.
Его взгляд скользнул по потрескавшейся кушетке, засаленному халату
на вешалке, стопке историй болезней. Когда-то, кажется, в другой
жизни, он мечтал о карьере хирурга. Питер. Москва. Скальпель в
руке, блестящие инструменты, тишина операционной, нарушаемая только
ровным гудением аппаратуры. Амбиции были. Талант, говорили
преподаватели, был. Но для столицы нужны были связи, деньги, напор.
А у него был только диплом и упрямство, которого хватило ровно на
то, чтобы уехать сюда, в эту глухомань, где самыми сложными
операциями были удаление бородавок и вправление вывихов, полученных
в пьяных драках.
Мысленно он представил, как его однокурсник Сергей, теперь светило
в московской клинике, проводит сложнейшую лапароскопию. А он, Иван
Горьков, только что выслушал сорокалетнюю женщину с
вегетососудистой дистонией, которая жаловалась на головокружение от
плохой погоды.
— Пропейте пустырник, — сказал он ей, и в его голосе не было ни
капли сочувствия, только профессиональная усталость.
— И меньше смотрите сериалы по вечерам.
Он резко встал, и старая травма колена отозвалась тупой болью.
Колено. Еще один памятник его несостоявшимся амбициям. ММА,
юношеский задор, перспективы… и один неудачный поворот, хруст, и
прощай, спортивная карьера. Осталась только мышечная память, да
иногда, в редкие моменты ярости, тело само вспоминало резкие
движения. Но чаще — только эта ноющая боль, особенно к концу
дня.
Он снял халат и бросил его на кушетку. Под халатом оказалась мятая
рубашка. Он вышел из поликлиники в прохладный вечер. Город был
серым, безликим. Он зашел в знакомый магазин у дома, купил готовую
курицу-гриль, пакет пельменей и бутылку дешевого виски.
