Уже полдень, я до сих пор лежу в постели, хотя давно уже проснулась. Вернувшись домой спустя пять лет, я так и не нашла тут ничего: ни материнской любви, ни понимания. Но сейчас все мои мысли занимала Джейн, где она, как могла пропасть и не оставить мне ничего, ни адреса, ни хотя бы прощального письма. Теперь в этом огромном богатом доме я терялась, он не принимал меня, да и теперь мне не хотелось стараться ужиться в нем. Порой мы вынуждены находиться там, где не должны быть, там, где не живет наша душа, как птица в клетке, хоть и в золотой.
В дверь тихонько постучали, на пороге появилась обеспокоенная Мэри.
– Эни, пора подниматься, ты ведь знаешь, что твоя мама… – начала она.
– Да, будет очень недовольна, – закончила я.
Она осторожно присела на край постели. Мэри работала у нас уже больше 20-ти лет. Я была совсем маленькой, когда на пороге нашего дома появилась она, совсем молодая, пугливая. Она пыталась скрыть от меня лицо, боялась напугать.
Помню, как Джейн что-то долго шептала ей на ухо, потом развернула и сказала: «Ну же, познакомься с Эни». Я помню ее лицо, обезображенное с одной стороны, но я не испугалась. «Здравствуйте, как Ваше имя?» – спросила я. Помню гордый взгляд отца за спиной. Мы жили богато, отец продолжал вести дело деда, которое приносило приличные суммы, но он не хотел, чтобы я была избалованным, капризным ребенком. Он учил меня уважать и любить любого человека, кем бы он ни был и сколько бы ни зарабатывал. «Мэри немного не такая, как все», – сказала мне Джейн, только позже я поняла, что в ней не так. Я росла, развивалась, менялась, а Мэри нет. Она была родом из бедной семьи, в которой неполноценный ребенок только обуза, так она и оказалась в интернате, в числе таких же брошенных, как и она. В 18 лет ее выставили и оттуда. Без денег, без родных, покинутую и растерянную – вот такую мой отец ее обнаружил. С тех пор она у нас и работала. Хотя мать всегда ворчала на отца за его безмерную доброту.
Сейчас она сидела на краю постели, так же, как всегда, предоставляя мне только правую сторону лица.
