Пушки ударили еще до рассвета, дырявя мелкими, с кулак, чугунными ядрышками надвратную часовню Важского монастыря. Боярин Щерба Котошикин, вздрогнув, поднял голову, тихо выругался, перекрестился, зевнул, рывком поднялся, шурша сеном, и спрыгнул с телеги на землю. Карасик, нутром ощутив шаги хозяина возле головы, тоже вздрогнул во сне, жалобно застонал и поджал ноги, стараясь скрыться под возком целиком. Пушечная канонада, похоже, холопа ничуть не беспокоила – разве чуток соломы от колес на шапку нагреб, и все.
Боярин хмыкнул, опоясался саблей, застегнул у ворота крючки юшмана.
Небо только-только начинало светлеть, с реки лениво подползал туман, величаво переваливаясь через рубленые стены, затекая в тесный двор размерами всего в три сотни шагов, что в длину, что в ширину, да еще с просторным храмом и трапезной, домом игумена и срубом с кельями. Пробираясь между курятником и коновязью, просачиваясь под составленными у стены возками, туман влажно оседал на броню, острия копий, ободья колес и камни идущей от храма к дому игумена дорожки. Ночная прохлада еще не успела спрятаться от знойных летних лучей, и в войлочном поддоспешнике боярину Щербе было нежарко и удобно.
Воевода, обогнув сруб колодца, подошел к воротам, проверил на всякий случай, хорошо ли стоят подпирающие створки бревна, как лежит поперечный брус, после чего поворотился к одетым в серые рясы и скуфии пушкарям, присевшим за невысокой каменной подклетью, над которой возвышалась левая башня:
– Не задело, святые отцы?
– Высоко бьют литвины, по бойницам над воротинами, – ответил молодой монах, положивший костыль рядом с деревянной ногой, ремни которой как раз приматывал к культе. – Видать, чают еще сегодня прорваться. Опасаются, как бы из часовни кипятка на головы не плеснули.
– Не иначе, зелье огненное им довезли, – добавил второй пушкарь, отец Иакинф; сухой, седобородый, с глубоко запавшими серыми глазами. – Не жалеют, ироды. Коли так пойдет, до полудня створки разобьют.
Монахам можно было верить, вояки опытные. Иакинф до пострига в Рязани старшим наряда был, а молодого, Николая, татары в Ельце стрелой достали, когда он пушку заряжал. От раны неудачной нога поперва загноилась, а опосля и вовсе отсохла. Так что иного пути, кроме как в чернецы, молодому ратнику не осталось.
