Стук копыт затихал. Земля, потревоженная ударами подков рыцарских коней, содрогалась всё реже. Напуганный этим страшным звуком слух тоже начинал успокаиваться, различать уже пересвист птиц, шелест степной травы, тонкое пение ветра в её стеблях. Но опасность всё ещё была близка. Она шла этой же дорогой, за ними по пятам. И поэтому главное сейчас – замереть, не шевелиться. И тогда, может быть, рыцари проедут мимо, не заметив припавших к земле, вжавшихся в траву людей. Тогда, может статься, беглецам опять повезёт. И можно будет перевести дыхание, расслабиться…
Не повезло.
Громкий крик, дробь копыт сбивается, но затем вновь обретает ритм, начинает приближаться. И тогда он осторожно поднялся из травы, встал во весь свой высокий рост и покорно опустил голову, ожидая скачущих прямо к нему всадников. В мозгу, как птица в клетке, билась одна единственная мысль: «не заметили бы они остальных…»
Восемь человек. И среди них два самых близких ему существа. Молодая девушка и маленький, совсем ещё крошечный ребёнок. Восемь человек – это вместе с ним, младенцем. А из остальных семерых – три женщины и старик, чудом сумевший дожить до столь глубоких седин. Они замерли всего в сорока шагах от этого места. Там, за невысоким холмиком, где уже начинались спасительные леса, способные укрыть обречённых на смерть беглецов. Восемь беглецов – всё, что осталось от тридцати человек, покинувших посёлок. Он несёт ответственность за них, они доверили ему свои жизни. Впрочем, какой у них был выбор?!
Они шли всю ночь. И эту ночь, и предыдущую, и ещё четыре ночи до того. Он выбрал кружной путь. Само собой, прямая дорога кажется короче, но кружным путём безопаснее. А это самое главное. Приходилось, конечно же, поджидать отставших; останавливаться, если кто-то подвернул ногу или слишком устал; следить, чтобы охотники, отправляющиеся подстрелить какую-нибудь мелкую степную дичь, не уходили слишком далеко; жечь костры только в полдень, когда меньше опасности, что отсветы огня будут замечены с крепостных башен рыцарями. К тому же многие тащили за собой совершенно ненужный уже в бегах хлам, мешающий быстрому продвижению. Кто-то волок тюк с одеждой, кто-то – мешок со своим инструментом, кто-то – целый ворох старых и полуистлевших уже звериных шкур. В общем, у кого что было, кому что напоминало о прежней жизни. Ведь не для дела же тащили, ясно. Хотели что-то с собой на память захватить от родных очагов, которых – понимали все – уже никогда больше не увидят.
