Наследие Расколотого Бога

Первым пришло сознание. Острое, холодное, лишённое формы и смысла. Оно висело в пустоте, и в этой пустоте не было ни времени, ни пространства, ни «я». Лишь смутная память о вспышке света, о грохоте рушащихся миров, о титаническом усилии, которое разорвало его собственную сущность на атомы.

Потом пришла боль.

Она вползла обжигающими иглами по нервам, которых ещё секунду назад не существовало. Боль в висках, тяжёлая и пульсирующая. Боль в мышцах, одеревеневших и слабых. Боль в груди при каждом коротком, прерывистом вздохе. Это физическое страдание было настолько чуждым, настолько примитивным, что оно, как раскалённый гвоздь, вбило в его сознание первую чёткую мысль:

«Я жив. Но это не моя жизнь»

Он заставил себя открыть глаза. Ресницы слиплись, веки отяжелели от сна, в котором не было покоя. В нос ударила странная смесь запахов: воска от свечи, пыли, старого дерева и чего-то кисловатого, лекарственного.

Потолок над ним был низким, деревянным, с тёмными балками. Он был знаком и одновременно абсолютно чужероден. Он медленно повернул голову, и мир поплыл, закружился. Пронзительная боль в шее заставила его застонать.

«Это тело... непригодно. Слишком хрупкое. Слишком... смертное»

Его взгляд упал на предмет у кровати. Высокий, овальный, прислонённый к каменной стене. Зеркало в потемневшей серебряной оправе.

Любопытство, холодное и отстранённое, заставило его подняться на локти. Каждое движение давалось с трудом, мускулы дрожали от напряжения. Он откинул с лица влажные пряди тёмных волн и посмотрел вглубь зеркала.

На него смотрел незнакомец.

Юноша. Лет семнадцати, не больше. Измождённое, бледное лицо с острыми скулами и запавшими глазами. Большие, почти чёрные глаза, в которых плескалась смесь животного страха и бездонной, неюношеской усталости. Тонкие, бескровные губы. Это был мальчик, разбитый болезнью или горем.

Он поднёс руку к лицу. Худую, с бледной кожей, сквозь которую проступали синеватые жилы. Незнакомец в зеркале повторил движение.

«Это... я?»

Внутри что-то перевернулось. Обрывки памяти, чужие и обжигающие, хлынули лавиной. Шёпот имени — Элариан. Лицо сурового мужчины с сединой на висках — отец. Запах дыма и крики — нападение. И всепроникающее, гнетущее чувство стыда и бессилия.

Он сжал виски пальцами, пытаясь остановить водоворот. Но сквозь хаос чужих воспоминаний пробивалось другое, куда более древнее и грандиозное. Воспоминание о том, как он, Кай, один из девятнадцати Архитекторов, плёл саму ткань реальности. Как он восставал против своих братьев и сестёр, видя бессмысленную жестокость их игр с живыми мирами. Как он проиграл.