В мокром темном карцере царил промозглый холод. Аури не верилось, что в окружающем замок парке вовсю цветут аквилегии и мальвы. И что снаружи тепло, даже жарко. Тогда как здесь из грязных каменных стен сочатся ледяные капли, чтоб застыть на полу маленькими прозрачными озерцами.
До костей промерзнув в легком шелковом платье, она обняла себя за плечи, изо всех сил сдерживая бившую ее крупную дрожь, и высокомерно посмотрела на отца, снова притащившего ее сюда за непослушание.
Лорд Диан Гросби, в отличие от дочери одетый в глухой черный костюм из плотной шерсти, через которую не проникал тюремный холод, в неистовой ярости мерил взглядом непокорную дочь.
Зловеще прошипел, помахивая толстой плеткой из оленьей кожи:
– Я не буду бить тебя в преддверии свадьбы. Боюсь, твой жених не поймет меня, увидев твою исполосованную кожу. Но если ты снова будешь противиться, увидишь, как я буду полосовать спину твоей ничтожной матери!
Аури вспыхнула от гнева, бессильно сжав кулаки.
– Вы подлец! – она никогда не называла лорда Гросби отцом. Как можно именем самого близкого человека звать того, от которого всю жизнь видишь лишь боль и унижение? – И трус! Жалкий трус! Только ничтожный трус может издеваться над теми, кто слабее его, заведомо зная, что отпора не получит!
Лорд яростно взмахнул плеткой возле лица Аури, но она даже не моргнула, дерзко глядя на него. Боли она не боялась, давно к ней привыкнув. Что такое боль физическая по сравнению с болью душевной? Ничто!
Гросби давно понял, что упрямицу можно сломить лишь одним способом – пригрозив побоями ее матери. Только это обещание могло ее приструнить.
– Что ж, посиди здесь и подумай о скорой свадьбе. – Он скривил губы в язвительной усмешке. – А я займусь ее подготовкой! – с этими словами он вышел, и Аури осталась одна.
Силы сразу оставили девушку. Она сползла вниз по стене, не обращая внимания на промокшее на спине платье, обняла подрагивающими от напряжения руками замерзшие коленки и затихла, обессилено положив голову на руки.
В углу шуршали то ли мыши, то ли крысы. Аури не обращала на них внимания. Она давно привыкла к этому карцеру, почти сроднилась с ним и знала его до последнего камешка. Бывать ей в нем доводилось часто, едва ли не чаще, чем в собственных покоях.
