31 октября 969 года ВВ*
Последний октябрьский вечер выдался
ненастным. В лицо летели назойливые капли; Гёделе то и дело
морщилась, шагая вдоль Хафдорп-штрат. В прохудившихся башмаках
хлюпала вода. Осенний сумрак проглатывал город: здесь, вдали от
Норберт-плаатс, уже не горели фонари — только тусклый свет масляных
ламп лился из окон жилых домов да мигали через одну вывески лавочек
и мелких контор. Многие закрывались пораньше в честь завтрашнего
праздника, и служащие в серых костюмах спешили разойтись по
домам.
Шмыгнув под навес трамвайной
остановки, девочка задержалась у газетного автомата. Денег не было,
но кричащий заголовок глядел из-под стекла: очередное
расследование, в которое вовлечён Департамент. А значит, без магии
дело не обошлось. Живот свело тревожным спазмом. Гёделе
сглотнула.
Ускорив шаг, она перебежала дорогу
перед «дымопыркой», что везла в своём брюхе немногочисленных
пассажиров. Допотопные паровики заменяли собой трамваи при перебоях
с энергией и напоминали Гёделе неповоротливых чумазых гусениц, что
ползли по мостовой, выбрасывая искры и копоть из паровозной
трубы.
Дождь сегодня старался на славу,
смывая грязь с бульваров, как прима театра «Маленстад» смывала грим
после спектакля. Раскаты грома заставляли вздрагивать, испуганно
вжимая голову в плечи. Ей бы сидеть в тепле под крышей да
воображать небесные баталии: будто не тучи гремят в закатном небе,
а громадные дирижабли, ныряющие сквозь облака...
Потянув носом, Гёделе сжала кулаки в
карманах. Замёрзшие пальцы отказывались греться, более того — из-за
промоченных ног её начинала бить мелкая дрожь, верный
предшественник простуды. Связанный тётей Лейсбет шарф лежал сейчас
на свалке Свинцового квартала, а от воротника пальто не было
толку.
Поглядывая на полустёртые таблички,
девочка шагала вперёд. В этой части жилого района Юст-Зейн она
прежде не бывала. Широкая мощёная дорога превращалась в
разухабистую асфальтовую полосу, а узкий тротуар, тянувшийся вдоль
заборов, терялся в разросшихся кустах сирени. Мокрые ветки били по
лицу, но Гёделе упрямо повторяла про себя четыре слова: «Переулок
Ваасрихт, дом восемь». Заветный адрес, который ей предстояло
отыскать, и своеобразное заклинание, не дающее развернуться на
полпути и припустить что есть духу.
А ведь хотелось. Сбежать, вернуться
домой, высушить одежду и, пригревшись под одеялом, уснуть, чтобы
утром встретить тётю с ночной смены. Потому что так должны
поступать благоразумные тринадцатилетние барышни. И уж точно не
разгуливать без сопровождения взрослых в преддверии комендантского
часа.
