1. Пролог
Полина
Четыре года назад
― Отпусти меня, червяк вонючий! ― кричу, сопротивляюсь, но тщетно. Ублюдок держит слишком крепко.
― А кошечка-то у нас с коготками, ― ухмыляется, и я ловлю похабный блеск его практически чёрных глаз, который врезается в кожу колючими шипами.
― Дан, слыш, попугал и хватит. Пойдём уже.
― Ну нет, ― скрипит от удовольствия мерзавец, ― я уже завёлся. Как же теперь уйти? Правда, малышка? Хочешь я подарю тебе твой первый секс?
― Пошёл к черту! ― шиплю, но не особо помогает.
Наоборот ― распаляет извращенца сильнее.
Его пьяное дыхание вызывает приступ почти неконтролируемой тошноты. Руки ― ледяную сыпь по телу. А угрозы ― ужас от того, что я не смогу этому противостоять. Что слишком слабая. Слишком глупая. И…
― Не брыкайся, сладкая, иди к папочке, ― хищнически лыбится, и не успеваю даже пискнуть, зажимает мне ладонью рот.
Резко разворачивает, впечатывая в бетон, царапая лицо и нетерпеливо вжимаясь выпирающей частью в бедро. Стону в мозолистую руку. Пытаюсь прикусить гаду пальцы. Но не выходит.
Лязгание бляшки вдребезги разбивает последние капли надежды. Уши закладывает от немого воя. Коленки подгибаются. Всхлипываю и почти перестаю бороться. Почти сдаюсь, приготовившись испытать сильнейшее унижение в своей жизни.
Каких-то несколько секунд и…
…ничего.
Ни боли, ни касаний, ни вдохов.
Лишь крики, доносящиеся сквозь пелену липкого страха, сковавшего и сознание, и тело. Крики и удары. Мощные, частые, глухие. От которых кровь стыла в жилах и душа стремглав бросалась в пятки. Пряталась там, потому что ей было страшно не меньше моего.
Делаю вдох и резко оборачиваюсь, убеждая себя, что рубить нужно сразу. Что всё равно не отсрочить неизбежного, не провалиться сквозь землю и не отмотать назад. Но оказываюсь совершенно не готова к тому, что вижу. Потому что передо мной предстает совсем не человек. Зверь ― не меньше. И Он без усилий раскидывает моих обидчиков, словно тряпичных кукол. Бьет ― нет, избивает ублюдков, потому что кровь хлещет в стороны, брызгая на одежду, асфальт и стены, а я стою, прижавшись к последней, и стараюсь просто дышать. Вдох-выдох. Вдох…
Расправа длится не больше десяти секунд. Я не считаю, но кажется, что стрелка часов всё это время долбит по отяжелевшим вискам. Дан и тот второй, имени которого я не знала, оказались слабыми, трусливыми до чертиков мерзавцами, которые всего после пары ударов повержено валялись в переулке, хныкая от боли, как маленькие. А мой спаситель ― кем бы он ни был ― возвышался над ними, как аспид над парализованной добычей.
