1. Глава 1. Лишние рты
— Вы не можете так со мной поступить!
— Не могу?! А кто мне помешает?
Старуха у жарко пылающей печи смеется, уперев руки в боки.
Впрочем, какая старуха. Клотильда еще крепкая женщина. На ее лице совсем немного морщин, оно свежее и румяное. Волосы ее сплетены в косы и аккуратно уложены на голове веночком.
И одевается она как молодая. А сегодня даже принарядилась. Надела свежий льняной фартук с кружевами поверх темно-синего платья.
Празднует избавление.
Избавление от меня!
— Я, — как можно тверже говорю я, хотя от слабости меня шатает, — жена вашего сына и хозяйка этого дома. Вы не имеете права…
— Хозяйка? — Клотильда снова расхохоталась, перебив меня. — Что-то я не припомню, чтоб Жан велел мне тебя слушаться во всем. Наоборот. Уезжая, он все мне оставил. Так и сказал: «За всем ты присматривай, матушка. Все в твои руки вверяю!»
— Это потому, — шепчу я, качнувшись и уцепившись рукой за стол, чтоб не упасть, — что я была беременна…
Глаза старой злобной ведьмы вспыхивают недобрым торжеством.
— И где же ребенок? — елейным голоском спрашивает она.
Из глаз моих льются слезы. Сплошным непрерывным потоком. Невольно касаюсь плоского, пустого живота ладонью, и старуха клекочет, как стервятник:
— Недоглядела! Уморила сыночка моего Жана! Выносить не смогла! Негодная! Ни на что негодная!
— Вы заставляли меня работать, — шепчу я в отчаянии.
Почему она так жестока? Я потеряла ребенка, а она словно нарочно давит на самое больное. Тычет ножом в раскрытую рану!
Клотильда всплескивает руками.
— А как иначе?! — притворно негодует она. — Не хочешь работать, а лопать хочешь?! А кто тебя должен кормить? Я, что ли?
— Муж, — несмотря на голод и слабость, огрызаюсь я. — Это обязанность мужа, содержать свою жену!
— Муж твой уехал, — огрызается старуха. Теперь она похожа на злобную псину, защищающую от посягательств чужаков двор. — И ничего на твой счет не сказал! Ни гроша мне не оставил! А я что, из своих сбережений должна тебя содержать? Сама нуждаюсь!
Клотильда лжет.
Она уж точно ни в чем не нуждается.
У нее до омерзения сытое лицо.
Красное, с парой подбородков.
На печи кипит наваристая похлебка, а за столом сидят трое упитанных детей — ее детей, разумеется, — и, уписывая суп, похихикивают, глядя на меня хитрыми и злыми глазами.
— Я нуждаюсь больше вашего, — говорю я. Стараюсь, чтоб голос мой был строгим и суровым, но пищу еле слышно, как котенок. — Я больна и голодна. Я еле встала после болезни…
