– Ваша милость, Егор Федорович, к вам приехали.
Молодой человек приоткрыл глаза и увидел стоящего перед ним слугу Ваську. Длинный, тощий, тот кивал удивительно маленькой для его роста головой, волосы были расчесаны на прямой пробор.
– Да кого же нелегкая принесла в этакую рань?
Васька ухмыльнулся.
– Рань-то, вовсе, не рань, ибо полдень скоро.
– Да неужто полдень?
– Точно так-с, через четверть часа.
– Вот ведь незадача! – Барин сел, сморщил круглое армянское личико. – Ничего не соображаю. Много я вчера выпил?
Веки у слуги иронически опустились.
– Скажем так: немало-с. Песни пели-с и кричали, что хотите жениться на мамзель Вийо.
– Господи боже мой! А она слыхала?
– Нет, они к тому времени убыли с поручиком Николаевым.
– Слава богу.
Молодой человек помассировал пальцами виски. Помычал и сердито спросил:
– Кто приехал-то?
– Ваш троюродный братец.
– Братец? Что за братец?
– Господин Лерма́нтов.
Барин от удивления сразу протрезвел.
– Лермонтов? Мишель?
– Точно так-с. Михаил Юрьевич.
– Наконец-то! Что же ты, дурак, его не впускаешь?
– Так они в саду сидят, отдыхают. Трубку курят-с.
– Ну, зови, зови!
Егор Ахвердов бросился скрывать следы безобразий вчерашнего вечера: вереницу пустых бутылок, апельсинные корки и сухие виноградные веточки, дамские панталоны на спинке стула, рассыпанные по полу шпильки. Понял, что порядок навести не успеет, и махнул рукой.
Мачеха Егора доводилась кузиной покойной матушке Михаила. Выйдя замуж за генерала Ахвердова (Ахвердяна), долгое время с ним жила на Кавказе, в Тифлисе, в их собственном доме на улице Садовой, а затем, похоронив мужа, переехала с дочерью и внуками в Петербург. Но Егор, пасынок, сын Ахвердова от первого брака, подпоручик Грузинского гренадерского полка, продолжал служить.
Дверь открылась, и вошел приезжий.
Он оказался ниже среднего роста, очень широкоплеч и заметно кривоног, как и большинство бывалых кавалеристов. Жидковатые волосы казались прилизанными. На губе топорщились редкие усы. Но глаза и улыбка были хороши: черные зрачки источали волю, силу и ум, а красивые, ровные, белые зубы просто ослепляли.
– О, кого я вижу! – произнес Михаил на французском и захохотал, как ребенок. – Ты ли это, Жорж? Полысел весьма. Все еще блядуешь? Не пора ли угомониться?
– Нешто ты не блядуешь, Миша? – покраснел Егор.
