Гул. Низкий, давящий, как будто голову зажали в тисках древнего
механизма. Это был первый звук, пробившийся сквозь ватную пелену
небытия. Затем пришло эхо. Или это сердце колотилось в груди? Жив.
Кажется.
Дыхание давалось с трудом, каждый вдох – как удар тупым
предметом под рёбра. Знакомое ощущение? Или просто тело помнило,
как это, когда тебя ломают?
Гул постепенно распался на составляющие: мерное шипение
какого-то аппарата, шелест ткани, далекий, едва различимый плеск
воды. А потом появились голоса.
— ...всё ещё без сознания. Травма головы серьёзная, но
внутреннего кровотечения я не обнаружил.
Голос принадлежал мужчине средних лет. Спокойный, размеренный, с
едва уловимым акцентом.
— И какой прогноз? — спросил второй голос, более молодой и
напряжённый.
— Как я уже говорил центуриону Валерию, для точного прогноза
необходимо дождаться, пока пациент придёт в сознание. Но юный домин
крепок, и мы использовали Vis Vitae. Регенерация должна идти
быстрее обычной.
Vis Vitae? Домин? Центурион?
Слова всплывали в сознании, узнаваемые, но странные. Словно эхо
забытого языка, латыни, смешанной с чем-то новым. Я понимал их
значение, но само знание ощущалось чужим.
Преодолевая сопротивление налившихся свинцом век, я открыл
глаза. Первым, что я увидел, был золотистый свет, горящий откуда-то
сверху. Он был настолько ярким, что я тут же снова зажмурился.
— Кажется, он приходит в себя, — раздался молодой голос, теперь
совсем рядом.
Я снова осторожно приоткрыл глаза, на этот раз готовый к яркому
свету. Мир вокруг постепенно обретал чёткость.
Я лежал в просторной комнате с высоким потолком. Стены,
выкрашенные в светло-голубой цвет, украшала изящная лепнина и
фрески с морскими пейзажами. Попытка повернуть голову обернулась
резкой болью, пронзившей шею и затылок.
— Не двигайтесь, домин Регулус, — произнёс старший голос. — Вам
нужно лежать неподвижно.
Регулус? Какой ещё Регулус?
Надо мной склонилось лицо мужчины лет шестидесяти с аккуратной
седеющей бородкой и внимательными карими глазами. Его одежда
представляла собой нечто среднее между медицинским халатом и
античной тогой, сшитой из гладкой, чуть блестящей современной
ткани.
— Вы меня понимаете? — спросил он, отчётливо выговаривая
слова.
Я попытался ответить, но из пересохшего горла вырвался лишь
слабый хрип. Мужчина тут же бережно приподнял мою голову и поднёс к
губам чашу с водой. Несколько жадных глотков прохладной влаги, и я
смог говорить.
