Всякое Откровение, исходящее от Бога, содержит в себе непреходящие (абсолютные) истины, и потому наполнены они глубочайшим мистическим смыслом. В соответствии с этим, аллегория образов является совершенно естественным и неизбежным атрибутом Откровений свыше, ибо небесные сущности не адекватны сущностям мат. мира. Поэтому разгадывать Божественные «ребусы» – занятие нерациональное и бесперспективное1. В связи с этим возникает правомерный вопрос: для чего же Бог даёт Свои Откровения, если невозможно понять их смысла? А ответ весьма прост, Божественные Откровения постигаются теми, для кого они предназначены.
Несомненно, если не всем, то большинству людей хотелось бы узнать таинственные истины Божественных Откровений. Свидетельством тому являются множественные попытки экзегетов минувших веков Новой эры проникнуть за завесу тайны не только этой пророческой книги, но и в тайны Откровений полученных ветхозаветными пророками. Но каковы же критерии, позволяющие постичь сокровенные тайны Откровений? Прежде всего – время. То или иное Откровение предназначено, прежде всего, тем, кто окунётся в предсказанные события, или соприкоснётся с ними. Никогда не сможет человек, силой своего ума, постичь то, что за пределами его восприятия. Второй признак, который позволит познать запечатлённое в Откровении предсказание, это способность самого субъекта разглядеть осуществляемое событие. Ведь ни для кого не секрет, что все мы, и каждый по-своему воспринимаем окружающий мир и по-своему интерпретируем события в нём происходящие, а кто-то может и не заметить эти события.
Нет сомнения в том, что, как и всякое Откровение, явленное свыше, и это Откровение Иисуса Христа, данное Иоанну Богослову, является лишь аллегорией Божественных истин, потому что все пророческие образы в нём мистичны и символичны. А это значит, что по поводу истинной сути тех или иных образов, можно лишь строить догадки, но их истинный смысл будут открываться лишь по мере свершения пророчеств в реалиях земной истории.
Взявшись за труд по разъяснению богословских истин, искажённых предшествующими экзегетами, воспитанными на церковных догматах, и я буду предлагать читателю своё понимание содержания и своё восприятие образов Откровения. А это значит, что богословские истины в моём толковании этой книги откроются в ином аспекте, непривычном для общепринятого теологического мышления. Кроме того, и апокалиптические образы зверей последней богоборческой эпохи (глава 13), как и образ великой блудницы, описанный в 17—18 главах, я увидел иначе, нежели толкователи предыдущих эпох.
