Смертник стоял недалеко, но Павел Клевцов никак не мог разглядеть его лица. Он видел худые ноги без обмоток в растоптанных ботинках, изодранные брюки в мазутных пятнах, гимнастерку с оторванными пуговицами – из-под нее высовывалась серая от грязи нижняя рубаха, – видел тощую синеватую шею, а вот лица будто и не было. Сплошной размыв – без глаз, бровей, без волос и морщин.
Место для расстрела выбрали глухое, невыветренное – и плотная туча комаров висела над человеком. Одни садились, напивались кровью до одури, тяжело отваливали, уступая место другим. Смертник не отмахивался от них, как это делали бойцы из комендантского взвода. В ожидании команды те стояли в сторонке, тяжело дымили махоркой, пряча друг от друга глаза.
У Клевцова возникло какое-то неодолимое желание подойти ближе к осужденному, рассмотреть, запомнить его лицо. Он сделал несколько шагов вперед, но тут жесткая рука опустилась на плечо и он услышал глуховатый голос. Старший из комендантских сказал:
– Отойдите. Вам это видеть ни к чему…
Старший не знал, почему вышла задержка с исполнением приговора. Выступил перед строем командир танкового батальона, приговор трибунала зачитал прокурор. Осталось исполнить. Однако в расположении батальона расстреливать не стали, а повели смертника к болоту.
Знал Павел. Это он настоял на отсрочке. Именно в эти минуты военные юристы связывались по телефонам и телеграфу с начальством: как-никак ходатайствовал человек из Москвы, притом с немалыми полномочиями. А смертник стоял неподвижно, точно деревянный. Приказа ждал старший комендантского взвода. И бессильно топтался Клевцов, выжимая сапогами болотную жижу.
