Рим
Солнце играло в стройных кипарисах, яркими искрами рассыпалось в холодных брызгах величественного фонтана, находящегося у входа в кардинальский дворец, и заставляло зажмуривать глаза, спасаясь от безжалостных лучей. Оно словно показывало, что является господином этого жаркого апрельского дня, и люди, признающие его господство, смиренно прятались в тени, дожидаясь того момента, когда оно насытится своим величием и уступит место долгожданной прохладе. Казалось, весь мир замер, удивленный шалостями непредсказуемой погоды, и время остановилось, оглушенное непривычной тишиной полуденного зноя.
Лишь один человек в черной сутане, подвязанной алым поясом, не замечал бегущего за ним проказливого солнца и быстро шагал по горячим каменным плитам широкой галереи. Он задумчиво смотрел перед собой, не обращая внимания на сопровождающего его молодого священника, который тяжело дышал от быстрой ходьбы. Легкая сутана священника, насквозь промокшая от пота, прилипала к разгоряченному телу, заставляя раздраженно передергивать плечами и мечтать о холодном душе. Он восхищенно поглядывал на немолодого человека, идущего рядом, которого абсолютно не беспокоила непереносимая жара, настолько глубоко он был погружен в свои мысли. Войдя во дворец, священник с облегчением выдохнул, потому что комнаты освежили прохладой, и его спутник наконец замедлил свой шаг.
– Вижу, отец Джорджио, я вас совершенно измучил.
Молодой священник неловко улыбнулся, соглашаясь со сказанным, но природная вежливость и уважение к сану говорящего не позволили ему отразить в своих словах какое-либо недовольство.
– Что вы, ваше высокопреосвященство! – Он смиренно улыбнулся, однако глаза при этом лукаво заблестели. – Боюсь, что в моем сорванном дыхании виновны моя непростительная физическая неподготовленность и немилосердное солнце.
– Да, вы правы, Джорджио, – с некоторой отстраненностью согласился его спутник, не замечая просквозившей в словах иронии, – апрель в этом году выдался на редкость жарким.
Они молча шли по парадным коридорам, украшенным гобеленами и полотнами известных художников. Молодой священник ошеломленно оглядывался по сторонам, забыв о данном себе накануне обещании сохранять невозмутимость и спокойствие. Но всякий раз, находясь во дворце кардинала Маринетти, все внутренне замирало от открывающегося взору великолепия, словно созданного для того, чтобы изумлять гостей своим богатством и изящностью.
