Вот уже в третий раз в первое воскресенье сентября я выбираюсь на Бородинское поле. Выбираюсь потому, что являюсь потомком участника той войны, потому, что являюсь российским офицером и, наконец, потому, что просто люблю военную историю, и в особенности славную эпоху 1812 года. В своем желании я не одинок. В тот день на Белорусском вокзале яблоку негде было упасть. Вот перекуривают преображенцы, и у них по-свойски стреляют сигареты французские кирасиры с баночным пивом в руках. А вот еще милая парочка – казачий урядник под ручку с маркитанткой наполеоновской старой гвардии. И вся эта публика движется в одном направлении – на Бородинское поле, чтобы прикоснуться к героическому прошлому нашего Отечества.
Кое-как заталкиваемся в переполненный вагон. За спиной болтается видавший виды вещмешок с обычным походным набором – несколькими бутылками коньяка и водки, нехитрой закуской, алюминиевой кружкой, армейским биноклем, армейской аптечкой и прочей мелочью.
Я оказываюсь зажатым между очкастым французским сапером и хорошо подвыпившем ахтырским гусаром. Оба ожесточенно спорят, поминая и Наполеона, и Кутузова. Войдя в раж, начинают кричать, но их сразу ставит на место пехотный солдат:
– Господа, вы же интеллигентные люди, чего орать во всю глотку!
Сапер с ахтырцем смущенно замолкают. Зато начинает куда-то нагло лезть толстомордый барабанщик итальянской гвардии со своим дурацким барабаном.
– Ты бы сел на него, все бы места больше было! – говорят ему со всех сторон.
– Не могу, – грустно трясет «итальянец» своей рыжей бородой – Боюсь, что лопнет!
Едем, в общем, весело. Кто-то пустил по кругу бутылку, потом другую, достал одну и я. И все, невзирая на мундирную принадлежность, начали смело к ним прикладываться.
Скажу честно, мне нравится это веселое карнавальное братство. В эпоху оно, разумеется, не погружает, но колорит празднику все же придает. На этот раз я, видимо, последний раз участвую в данном мероприятии, так как обучение в военно-командной академии подходит к концу и уже через неделю меня ждет новое назначение в очередную Тмутаракань. Но это еще впереди, а пока я майор российской морской пехоты в мундире капитан-лейтенанта гвардейского флотского экипажа, передаю полупустой бутыль «Старой Москвы» уже изрядно оттоптавшему мне ноги саксонскому кирасиру. Из глубины вагона кто-то надрывно кричал: