-1-
Свету я встретил в Санкт-Петербурге в сентябре 92-го. Я учился в университете, заканчивал журфак. Параллельно общался с художниками с Невского проспекта. Питер тогда бурлил. Кинофестивали, шумные выставки в Эрмитаже, толпы западных туристов. На Невском уличная арт-богема с лубочными поделками на продажу. Кругом несостоявшиеся Сальвадоры Дали из коммуналок и спальных районов, а музыканты почти все Гребенщиковы.
Я был студентом из обоймы попроще. Я тогда только впитывал причудливые миры Кандинского и супрематизм Малевича, встречался с коллекционерами и художниками, шагнувшими из квартирного андеграунда в городские выставочные залы и галереи Западной Европы: Овчинников, Галецкий, Зубков… Размах свободы самовыражения тогда опьянял, «толстые» журналы зачитывались до дыр, очереди на выставки в Русский музей оканчивались на улице. Я сам экспериментировал с холстом, на ватмане разливал абстрактные акварельные реки, допоздна читал Набокова. Весь этот страстный процесс познания искусства и еще недавно запрещенных литературных идей смешивался с полуголодной студенческой жизнью, устроенной гайдаровскими младореформаторами.
Я снимал комнату в коммуналке на Обводном канале, в трех остановках от площади Восстания. Это было место для обитания, но не для жизни. Такая холодная, полутемная резервация для людей, при жизни ушедших в безвременье. Я сносно существовал в этом грубом зверинце. Меня грели неизведанные миры любви и искусства.
Со Светой я познакомился в Эрмитаже на выставке картин Бернара Бюффе. Она стояла перед огромным холстом из серии “Птицы”. С картины совиным взглядом смотрело хищное двукрылое существо, а рядом, раскинув ноги, лежала тощая угловатая женщина. “Весьма конъюнктурно”, – сказала Света после долгих раздумий. “Возможно”, – проронил я, не подумав. “А что вы скажете об этой женщине?” – спросила Света, не отводя глаз от картины. Я сказал, что манера ее исполнения меня совершенно не трогает. “Э, нет, – возразила Света, – она написана очень забавно и, главное – удачно расположена. Куда вы, кстати, сейчас идете?”
Мы пошли в Александровский сад. Так с разногласия у нас началось что-то вроде дружеских отношений, в которых взаимопонимание было большой редкостью. Доходило до того, что на набережной, у главного университетского корпуса, мы делали вид, что не замечаем друг друга. Однако всегда наступало примирение, и начиналось оно с того, что мы разбирали на части наши упрямые характеры. “Для тебя не существует мнения другого человека, – спокойно, без эмоций говорила Света. – Ты важен сам для себя. Ты – пишущий эгоцентрик.” Подобные замечания она любила высказывать в домашней обстановке за чашкой ароматного кофе. После долгого помешивания она обязательно обсасывала ложечку.
