Графин любил быть нужным людям, ему нравилось слушать их разговоры, когда его наполняли водой, он чувствовал себя значительным, это чувство ему очень нравилось. Когда же он был пуст, Графин грустил, всё казалось таким же пустым и ненужным, как он сам.
Однажды, когда Графин грустил, человек забыл закрыть его крышкой, и в него попала муха; человек не заметил муху и закрыл Графин.
– Во мне жизнь!!! – восхищённо воскликнул Графин.
– Если я не смогу выбраться, в тебе будет смерть, – изнурённая попытками вылезти, сказала муха.
Графин знал, что такое наполненность, пустота, и теперь он познал, что такое жизнь; знать, что такое смерть, ему не хотелось.
В кухне раздались шаги.
Человек увидел муху в Графине, открыл крышку, муха вылетела, человек взял Графин, чертыхнулся и принялся его мыть.
«Зачем он моет меня?.. Во мне была ЖИЗНЬ!! А он сам говорил, что жизнь – это самое прекрасное, что есть на свете».
Семён Петрович очень любил порассуждать. Он посадил перед собой Логику и спросил:
– Почему глупость, произнесённая человеком, которого решили считать великим, не считается глупостью, и что бы он ни сказал, воспринимается как нечто, имеющее глубинный смысл, о чём стоит подумать, а глупость, произнесённая простым человеком, – просто глупость?
Логика не была расположена к беседе и сквозь зубы процедила:
– Великие люди говорят великие глупости.
Семён Петрович попытался представить себе воистину великого человека, но у него ничего не получилось. Тогда он решил вспомнить самые большие глупости, которые ему доводилось слышать. Воображение в виде великой глупости нарисовало его начальника Станислава Афанасьевича. «Неужели ОН?.. Великий человек?»
– А как ты думаешь, Логика, Станислав Афанасьевич великий человек?
– Бу-бу-бу-у, – лениво и недовольно произнесла Логика. – От перемены мест слагаемых ведь сумма не меняется, Станислав Афанасьевич – великий человек.
Дни, годы и десятилетия Л. пролетали как одно мгновение. Бесконечные головные боли отжимали как центрифуга. Череда непрекращающихся разочарований, мелких и крупных неурядиц. В жизни не было ничего надёжного, постоянного, а Л. так хотелось чего-то незыблемого, постоянного. «Если в жизни было бы хоть что-то надёжное, постоянное, то в этом мире стоило бы жить», – подумала Л.