Армения ты вечная истина моего сердца…
Гарегин Нжде
(Родина, "Размик", 1941).
Отреклась ли я от своих корней… Или же это сделали задолго до меня, мои родители… Я не знала.
Был 1917 год… Все меня звали Энн. Модное и весьма английское имя для моей семьи и для нашего общества. Мои манеры, речь и даже движения были отточены также, как и у любой леди, проживающей в Москве. Я любила театры, музеи, музыку и живопись. С замиранием и лёгким волнением относилась к игре на фортепиано, хоть она и не приносило мне удовольствия, но казалась вполне сносной. Моя мама, Назени, не любила, когда её звали по имени, но зато любила удивлять своих подруг моим умение подавать самую что ни на есть английскую игру. И казалось, не только на фортепиано… Вернусь к именам в моей семье. Отца звали Серёж, но мать всегда называла его Сергеем, и мы тоже не произносили его настоящее имя, казалось будто общество не примет даже чуждые им имена. Вот только бабушка Сирануш, если хотела кого– то подозвать к себе, на всю комнату выкрикивала самые что не на есть армянские имена и с таким акцентом, свойственным только людям, которые проживали в маленькой деревне на юге Армении, немного потянув последний слог. Всякий раз, когда бабушка звала маму при её подругах, казалось, что мама окрашивается во все оттенки красного цвета, а подруги тихо хихикали. Кажется, она даже объяснила им, что бабушка немного не в своём уме, ведь не могла сказать правды. А правда была таковой, что мы пытались всячески отгородится от нашей природы и национальности. Смотрясь в зеркало, я видела лишь отражение изысканности. Белая кожа, красивый маленький нос, губы слегка розового цвета и глаза. Мне всегда казалось, что цвет моих глаз – это ошибка. У моих подруг были голубые, зеленые или серые глаза, а у меня цвета темного шоколада. Они подчёркивали то, что, наверное, я пыталась спрятать. Я была не такая, как они. Моя кожа не была такой светлой, как у них, и глаза были порой даже темнее ночи.
Наверное, то чувство быть своей среди чужих побудило меня обучать детей «русской аристократии» их же языку. У меня было три ученика. И я гордилась тем, что обучаю их грамоте. Мне было тогда уже 22, и я была обручена с Андреем. Он был сыном близкой подруги моей матери, и с 15 лет мы каждый день проводили вместе время, то читая новые книги или делясь впечатлениями о прочитанном, то часами говоря об искусстве. Он любил лошадей и мог подолгу мне рассказывать о них и об охоте. Андрей с лёгкостью общался с новыми людьми и имел очень много друзей. В 19 лет он с той же лёгкостью сделал мне предложение, от которого не могла отказаться моя мать. Я никогда не верила в то чувство под названием «любовь», которая была изображена во многих книгах, поэтому, дабы осчастливить свою мать, дала согласие. Его компания не вызывала дискомфорта у меня, и он не был мне противен, я думала, этого достаточно для брака. Также он мало чего требовал от меня. Когда его друзья приглашали нас к себе в особняк, Андрей при всех просил меня сыграть и спеть, поэтому я не могла отказать.
