Пришельцы с планеты Земля
(Вместо предисловия)
Мой бедный Йорик, балагур известный!
Где твои шутки, от которых
Застолье хохотом взрывалось?
Не то теперь. Истлев, твоя улыбка,
Развлечь не сможет больше никого.
Уильям Шекспир, «Гамлет» (перевод автора)
Эта сцена в трагедии самая смешная. Ее нельзя ни забыть, ни спутать ни с какой другой. Принц пытается понять, был ли он счастлив. Ему хочется думать, что он знал лучшие времена. Ведь было же у него детство, в конце-то концов! И у детства был символ – лицо веселого простака под колпаком с бубенцами. Дурацкое лицо Йорика.
И это все, что осталось от детства.
Потому что было лицо, а стало… то, что стало. Осклабившийся в ухмылке череп на ладони у принца.
Все, что осталось, занимает не так уж много места. Совсем немного. Еще и по этой причине Гамлет не уверен, что именно баюкает он на своей руке.
Всего лишь череп?
Свое детство?
Даже принцу крови, способному видеть то, что не дано больше никому, трудно распознать в сращении охристой желтизны костей знакомое лицо. Единственное лицо на фоне безликой дворцовой челяди.
Не маску.
Не личину.
Лицо.
Такое вдохновенное, что ему больше пристало слово «лик».
Лик шута.
Йорик – так звали заводилу вечного праздника. Бесконечность имеет реальный смысл в одном только детстве, верно? В точном соответствии со своей профессией, Йорик был острословом, неутомимым фантазером и записным шутником.
Уголок неухоженного погоста, открытого всем ветрам. Он за пределами круга жизни, очерченного городской стеной. Приходить сюда небезопасно. Даже для наследника престола, которому можно все. Вернее, почти все.
Принц глядит в пустые глазницы прошлого. Только здесь и сейчас Гамлет понимает, что детство вычеркнуто из жизни, будто его и не было.
Но оно ведь было!
Или принцу так только кажется под гипнозом пустых глазниц шута?
Не боясь испачкаться, Гамлет оглаживает ладонью шершавую округлость темени. Под ним покоится траурная пустота – все, что осталось от прошлого.
Все, что осталось от Йорика.
