Высокий берег. Одинокая сосна. Пронизывающий ветер. Над рекой бредет, опираясь на клюку, согбенная старушка в монашеском платье. Следом – юный красноармеец в шинели на вырост: тонкая шея торчит из воротника грубого сукна, красные руки с цыпками судорожно сжимают штыковое ружье – видно даденное тоже на вырост. Ворона и воробушек.
Монахиня приостановилась, приложив руку к груди. Глянула на парнишку. Лицо ведьмы: кожа – скомканная пергаментная бумага, тонкий крючковатый нос, а глаза – темно-серые, цвета грозового осеннего неба и такие же бездонные.
– Подожди, сынок. Дай передохнуть!
– Не велено!
– Ты на смерть меня ведешь? Грех это, большой грех!
Мальчонка дернулся и взвизгнул петушиным голосом:
– Бога нет! И греха никакого нет! Иди, давай, проклятая старуха!
Игуменья, пошарив в складках платья, достала ладанку, сверкнувшую на солнце, пробившемся лучиком сквозь нависшие тучи, и протянула ее красноармейцу. В ссохшейся курьей лапке бабы-яги лежало сокровище, расшитое бисером, блистающее рубиновыми каплями крови и осколками горнего неба.
– Возьми, сбереги, да отпущены будут грехи твои!
– Не надо мне ничего! Иди ужо! – Внезапно басом, наставив ружье.
Матушка, по-птичьи склонив голову, и протягивая ладанку, неловко разворачивается. Ее клюка попадает в сплетение корней одинокой сосны, старушка спотыкается, нелепо взмахивает рукой, и черной птицей с перебитым крылом летит с крутого берега прямо в воду.
Ладанка, выскользнувшая из руки, описав дугу, искоркой падает к ногам отрока.
На глади реки темнеют распластанные крылья одеяния матушки Амвросии, постепенно набухая, затягивают ее в глубину вод.
Пузырьки воздуха, смутное сплетение покачивающихся водорослей, ребристый песок на дне.
– Андрей! Господи, спаси!
А на берегу мечется маленький воробушек с большим ружьем. Замер, всматриваясь в мутный омут. Ничего не видать. Звенит тишина. Оглянулся пугливо и, перекрестившись, подобрал сверкающий мешочек. Скок-поскок. Убежал.
1850 г. Счастливое семейство
Бывали ли вы в провинции? Не путником, окидывающим на ходу восторженным взглядом тучные поля и пролетающие мимо березовые околки. А так, чтобы выехать на все лето в глушь, в деревню, где есть лес, речка, незатейливые местные развлечения, вечерние посиделки за самоваром. День изо дня одно и то же: время течет неспешно, завораживающе бесконечно. И никакой связи со столичным, вечно озабоченным и куда-то спешащим миром. Весть, прилетевшая из города, становится событием мирового масштаба, а неизвестный человек, появившийся на горизонте, обещает необычайные впечатления. Впрочем, люди, обитающие в провинции, ничем не отличаются от нас, столичных штучек. Также любят и радуются, предают и жертвуют собой. Пожалуй, они поближе к земле будут, поскольку на земле этой живут и питаются ее плодами. Да еще одолевает русского провинциала неистребимая тяга: «В Москву! В Москву!».
