Андрей Добрынин. Рыжий путник
Константин Андреевич Григорьев (сценическое имя – Константэн) родился в 1968 году в Омске, но детство и отрочество провел в городе Балхаш Казахской ССР. Нежные воспоминания об этом городе сопровождали Костю всю жизнь – он вообще был верным в своих привязанностях. Перемены в жизни не могли заставить его забыть, отбросить то, что было светлого в прошлом. Балхашские мотивы постоянно возникают в его стихах, прозе, мемуарах. Именно к балхашскому периоду относятся первые творческие опыты Григорьева: там он начал сочинять стихи, песни, музыку, там вместе со школьными друзьями, связи с которыми не терял до конца дней, создал рок-группу и стал выступать с концертами. Окончив школу, он отправился в Ленинград и поступил там в кораблестроительный техникум, из которого был призван в армию и служил в Ораниенбауме. Помню, с каким восторгом он поехал в Ораниенбаум, когда мы как-то были в Питере на гастролях и питерские друзья предложили ему посмотреть места, где он служил. Однако вернулся он грустный: нахлынули тяжелые воспоминания. Оно и понятно: в его части процветала дедовщина, и такому миролюбивому человеку, как Костя, приходилось тяжело. К счастью, он много чего умел: играть на разных музыкальных инструментах, рисовать плакаты, оформлять стенды… Люди с такими навыками в армии всегда были востребованы, и потому Григорьев стал служить в штабе, отдалившись от воинского коллектива с его постоянной грызней. А главное – он стал часто получать увольнения. Они – главная отрада для любого солдата, а для Григорьева вдвойне: рыжий очкастый солдатик стройбата как раз тогда становился поэтом. Питер способен сделать поэтом любого – хоть на день, на час, на минуту; что уж говорить о человеке, который поэтом родился и для расцвета таланта нуждался в соответствующей среде.
Григорьев без устали бродил по городу, посещал музеи, а потом проторил дорожку на литературные семинары Ленинграда и стал их регулярно посещать. Ознакомившись с его творчеством, руководители семинаров принялись наперебой советовать ему связать свою жизнь с литературой и попытаться поступить в Литературный институт. Безусловно, это делает честь литературным наставникам, так как за незрелостью тогдашних опытов Григорьева они сумели разглядеть твердую основу для дальнейшего развития, а в самом застенчивом рыжем солдатике – человека, наделенного помимо таланта еще и незаурядным упорством (незаменимое для творческой личности свойство). Произошло даже ритуальное благословение: последний оставшийся к тому времени в живых обэриут И. В. Бахтерев дал Григорьеву аудиенцию и предоставил нечто вроде лицензии на право заниматься поэзией. Получение лицензии облегчилось, видимо, тем, что писал тогда Григорьев и впрямь в обэриутском духе. Вот с этим письменным благословением и пачкой довольно невнятных стихов, в которых там и сям сверкали блестки гениальности, Григорьев немедленно после демобилизации явился в Литературный институт и был принят, несмотря на недобор одного или двух баллов – тогдашний ректор Е. Сидоров, видимо, разглядел в абитуриенте и его стихах то же самое, что ранее впечатлило питерских литературных мэтров.
