Посвящается моему деду Андрею,
моей матери Зое и тетке и Ларисе
***
Все прибудем по назначению
…как звон разбившейся сосульки (она уже мертва, но звук ее еще живет в воздухе):
– Зоська!.. Вставай! Счастье проспишь!
Иди знай, к какому счастью мы с улиточной скоростью ползли тогда, в июне 41-го… И вообще – кто звал? Кого? Когда? И – было ль. Правда и домыслы о той едва вспоминаемой поре давно уже слились в один неразделимый сплав, имя которому «было – не было», и порой кажется, что скорей уже и не было, чем было.
Нынче мне 90 лет. Почти все люди, родившиеся тогда же, когда я, давно ушли из жизни. Перерисованы географические карты, умерли названия вещей. Скоро, должно быть, и я, как это говорят железнодорожники, прибуду по назначению, ибо здесь я уже поистине инопланетянка. Мое прошлое прячется в такой дали, что, оттуда выкарабкиваясь, немудрено заработать одышку, а проталкиваться надо сквозь сутолоку времен и сутолоку людей; надо ли удивляться, что рядом с 90-летней Зоей Алексеевной Случевской нет-нет да и окажется 13-летняя девчонка, которую звали…
Ну да, может быть, ее когда-то, действительно, звали Зоська…
90… Еще чуток – и на месте сгорбившейся под своей тяжестью девятки появятся два кругленьких нулика, два колечка, не имеющих ни конца, ни начала. Нулижды нуль. Ничего. Я еще не родилась, нет меня. Какая разница – уже нет или еще нет; – оба эти небытия, называемые «меня нет», по сути неразличимы и одинаково близки.
Но вот – уже невесть на котором из нуликов – я сижу в хорошем четырехместном купе поезда (подумать страшно!) 2017-го года, два моих соседа шуршат газетами, полноватый отрок, сидящий напротив, играется с планшетом, я же безмолвно смотрю в окно на пролетающее мимо пространство.
Дорога всегда навевает на меня грусть. Во многом она напоминает жизнь. Мимо пролетают столб, дерево, девочка у железнодорожной станции. Больше их уже никогда не будет на моем пути – этой девочки, этого дерева, этого столба. Было – не было: как упорхнувший день, как прожитый год, как ухнувшееся в колодец детство, – было ль, не было, ищи-свищи…
…Боже, а вот этот мертвый пень, сгнивший, как зуб какого-то сказочного великана, – он точно был!..
Ну да, он самый!..
Пень – а рядом, зарывшись лицом в траву, лежит мужик в стеганой телогрейке, а из его бритого затылка торчит топор…
