Мне некуда было идти, не с кем справить тризну по товарищам, и я сидел и курил на берегу. Заходящее солнце медленно превращалось в багрового осьминога, цепляющегося щупальцами за синюю сталь неба. Как и я, он не находил опоры и валился за горизонт. Вокруг не было ни души, и только вдалеке виднелась одинокая фигура – наш штабной чабан брёл по степи, опираясь на посох. В сумерках он казался выходцем с того света – собирателем солдатских душ…
Я растянулся на траве и закинул руки за голову. Первая бездомная ночь обещала быть звёздной. Один мой сослуживец, уволившийся полгода назад, однажды всерьёз уверял меня, что ему светит звезда, которую больше никто не видит. Мне не верилось, и он пытался это доказать, тыкая пальцем в небо.
Я так ничего и не увидел, и это было наилучшим свидетельством его правоты. «Видишь, что не видишь», – считая спор законченным, сказал он тогда, и сейчас, наверное, продолжает жить, убежденный в своей исключительности.
У меня такой уверенности не было. Я лежал и смотрел на мерцающие звёзды. Их едва заметно колыхал тёплый бриз. С неба спустилась летучая мышь. Я протянул к ней руку. Повиснув на пальце она тихо пропищала:
«Как насчёт того, чтобы вернуться?..»
* * *
Наутро я возвратился в часть и стащил всё, что мне было нужно: фонарик, верёвку, свечки, монтировку, чтобы таки вскрыть чёртов сейф, и пару-тройку бутербродов. Оружие – несколько АК не первой свежести – к сожалению, было под замком. Да и на кой ляд оно мне? С таким же успехом против василисков можно выйти с рогаткой и попытаться выбить им глаза. Ха-ха!
Вернувшись ко входу в подземелье, я долго курил, пытаясь понять – или объяснить себе, если угодно, – зачем я возвращаюсь туда, вниз. Месть? Глупо мстить змее за то, что она уродилась змеёй. Ещё глупее мстить петухам, за то, что благодаря радиации они научились нести яйца. Обида? По большому счёту мы сами виноваты, что сунули свой нос не в ту щель. Чувствую ли я себя предателем по отношению к товарищам? Чушь собачья! Я сделал всё, что мог и даже больше, отправив родным письма с придуманными, но более правдоподобными вариантами их гибели. Привычка всё доводить до конца? Этим мог бы похвастаться Круглый, но не я, хотя монтировка говорила сейчас о другом. Любопытство? Возможно, но тогда оно сродни любознательности камикадзе, которому до жути интересно узнать насколько глубоко его самолёт войдёт в цель прежде, чем взорваться.
