Татьяна лежала на кровати, положив руки под голову; за стеной, у Надежды, гремела музыка, слышались смех, шутки; несмотря на шум, сын Татьяны Андрюшка спал спокойно и безмятежно – сказывалась многолетняя привычка.
Татьяна лежала в полной темноте, с открытыми глазами; ждала, как всегда, мужа.
Скрипнула дверь, и послышался возбужденный шепот Надежды:
– Тань, ты спишь?
Татьяна молчала.
– Ведь не спишь, – продолжала Надежда. – Пойдем к нам, слышь, Таня?..
Татьяна не ответила; Надежда потихоньку прошмыгнула в дверь, вслепую подошла к кровати, присела рядом с Татьяной. Вздохнула:
– Все ждешь? Эх, Танька, Танька, губишь свою молодость…
От этих слов, сказанных искренне-горячо и горестно, Татьяне стало совсем худо.
– Не спишь? – наклонилась над ней Надежда; дыхание ее было шумным и горячим.
– Нет, – наконец подала голос Татьяна: молчать дальше было неудобно – Надежда хорошо знала ее, знала, что Татьяна не могла уснуть, когда Анатолий подолгу не возвращался домой.
– Вот видишь, не спишь… А чего тогда молчишь? – снова горячо и убежденно зашептала Надежда. – Чего расстраиваешь себя? В твои-то годы да так мучиться… Ну, встряхнись, оп-ля – и к нам…
– Нет, Надя, ты иди. Я одна хочу побыть…
Видно, Надежда обиделась, что ее порыв Татьяна встретила так холодно, – немного помолчала и, пожав плечами, сказала:
– Ну, как знаешь… Тебе же хуже. – Встала и пошла к двери.
Но вдруг остановилась, постояла, как бы глубоко задумавшись о чем-то, раскачиваясь в такт своим мыслям, а затем шагнула чуть в сторону, к кровати Андрюшки, и опустилась перед ним на колени, прошептала что-то, погладила его вихрастую голову.
Андрюшка спал глубоко, будто обморочно, за день намаявшись в ребячьей беготне до последнего предела, – что ему чей-то шепот, чужая женская ласка… Он спал, Надежда стояла перед его кроватью на коленях – все это было хорошо видно, потому что сквозь щель приоткрытой двери пробивался в комнату яркий коридорный свет, и Татьяна смотрела на них, поймав себя на странной мысли: Господи, да что же это такое, наша жизнь?! Она знала, Надежда была искренна сейчас, не играла и не прикидывалась, потому что всегда относилась к Андрюшке с нежностью, даже с каким-то истовым обожанием, которое было трудно понять до конца. Трудно было понять причину, истоки этого обожания. Может, ей тоже хотелось сына? Но ведь, родив когда-то Наталью, которая на будущий год должна уже окончить школу, Надежда дала себе зарок – больше никогда не рожать. И сами роды, и вся последующая семейная жизнь оглушили ее, и ничего теперь не хотелось… Тогда откуда это обожание Андрюшки, совсем чужого для нее мальчика? Вот чего никак не могла понять Татьяна. Как вообще в последнее время она многое не могла понять: мир как бы раскололся для нее на мелкие осколки – и собрать их воедино недоставало сил, она постоянно стремилась осознать этот мир, ухватить его мыслью, догадаться о главном, что составляет смысл человеческой жизни… А вместо этого, вот как сейчас, когда она лежит в кровати, а Андрюшка спит, а перед ним на коленях стоит Надежда и гладит его голову рукой, вместо этого она переполнена невыразимой тоской: Господи, да что же это такое – наша жизнь?! Что это?!
