Мать умирала так долго и подробно, что подготовила к этому всех, а отец неожиданно опередил ее, за пару дней стремительно пройдя свой путь от болезни к смерти.
Живший у нас кенарь улетел, и мне оставалось лишь отдать все цветы в школу через дорогу, чтобы стать абсолютно беззаботным.
Прошел год без забот. Во мне накопились разговоры с ушедшими. Пытаясь разговаривать со знакомыми девушками, я потерял их всех. Друзья настолько привыкли помогать в тяжелое время, что взяли отпуск на легкое время.
Еще через полгода я стал захлебываться словами, держа за зубами язык, распухший от фраз. Литература шла горлом так, что меня постоянно поташнивало.
Не знаю, как чувствует себя зрелый кокон, но меня пора было разматывать. Я разрешил себе вступить в текст. Я был свободен как никогда.
Писать художественную литературу я не собирался, документальную не хотел, так что получается полу-фикшн, и все совпадения с реальными людьми и подлинными событиями не случайны.
Но это не воспоминания, впервые все оформилось в слова уже на бумаге или на мониторе. Я никогда не вспоминал об этом прежде, и никому ничего не рассказывал.
Нить шелкопряда – не леска спиннинга, и раскручивается она один раз.
Здесь не только она.
Кто здесь? Если кто-то прочел эти буквы, значит, читатель набрел на мой текст. Я не знаю тебя, читатель. Честно скажу: я не думал о тебе. Не обижайся на меня, мы не знакомы, но текст – это наш с тобой шанс.
Литературный повод для автора и читателя.
Хочешь пойти на поводу?
Она пригласила меня посмотреть работы.
Больше всего в этом маленьком доме было бумаги. Ватмана, картона, кальки, торшона, гознака, крафта. Мелованной и клееной. Гнутых рулонов и тасованных колод. Внутри дивана терлись форматные листы, ковер давил на расползающийся рельеф альбомных страниц.
Единственное, что я сделал здесь, это построил шкаф. Для бумаги. Все самые нужные листы она держала на верхних полках, просила меня их доставать. Я включился в механизм оборота шуршащих и погромыхивающих прямоугольников. Мелкие порезы по всему телу стали моей приметой. Она зализывала их так, как пробуют на вкус готовность медовых красок. Быстро и вслепую.
Ее улыбка заменяла шляпу с полями, прикрывшую счастливое лицо и огорченное тело. Лицо поворачивалось за солнцем на цветоножке тела. Она никогда не показывала спину.
