Жил старик на белом свете
У него имелись дети.
Два нормальных, а с похмелья
Третий назван был Емеля.
Просто был ни так, ни сяк,
И признали, что дурак.
Братьям умным – труд до пота,
Потому как есть работа.
А Емеля на печи
Пожирает калачи.
Утром печки мягок жар.
Братья едут на базар,
А Емеле, что ему —
Оставаться одному.
Он лежит и мнет бока,
Не пошлют его пока.
Тут невестки – братьев женки
Говорят ему – «Должён ты,
Растуды твою-туды,
Принести домой воды.
За водой сходи, Емеля.
Тот с печи им еле-еле
Отвечает: – «Не охота…
Мне не нравится работа.»
«Вот братья придут с базара,
И из нового товара,
Не дадут тебе гостинцев.
Лень такая не простится.»
Если так, то что за речь,
Он свою оставил печь,
Сам оделся, сам обулся,
Хоть на девок и надулся.
И не видя их в упор,
Взял и ведра, и топор.
Да, конечно, жалко печку,
Но отправился на речку.
Лунку рубит, как чихнул.
В ведра воду зачерпнул.
Шапку теплую поправил,
Ведра те на лед поставил.
Поглядел, ну что за штука —
А в ведре полощет щука.
Это вам не чепуха,
Будет дома мне уха.
Тут и мне и их невесткам,
Той ушицы хватит. Трескай.
А за это братаны
Мне подарочки должны.
Подоткнул зипун овечий,
Голос слышит человечий.
«Ты, Емель, меня не трожь,
И тебе сгожусь я тож,
Сжалься, ты меня прости,
Просто в воду опусти.»
А Емелю душит смех:
«Что жалеть я буду всех.»
И смеется: «Хи, да хи,
Лучше я поем ухи.
Щука – знатная уха,
То не суп из петуха.»
Та: «Емеля, брось же в воду,
Я тогда тебе в угоду,
Сей же миг, как стану вольной
Все желания исполню.»
Ладно, щука, не дрожи,
Но сначала покажи,
Я держу на правду моду,
Покажи и я тя в воду.»
«Мне, Емеля, не хохочется,
Ты скажи, когда захочется,
Мол, по щучьему веленью
И по-моему хотенью…
Что задумал, загадал —
Все исполнится тогда.
Ну загадывай.» Емеля,
Забалдевший, как от хмеля,
Так вальяжно говорит:
«Что себя трудом морить.
Ну, по щучьему веленью,
Моему —едрит – хотенью,
