В давние времена, в некотором государстве народом правил царь Иван. Который там по счету – Иван Первый, Второй или Двадцать Второй – не суть важно. К делу относится лишь то, что царь состарился и одряхлел прямо до неприличия. Ходить он уже не мог, и на трон его пересаживали из инвалидной коляски. Покрасуется Его Величество на троне часок-другой, пообзывает министров казнокрадами – потом обратно в коляску и в кроватку бай-бай. Ворам, конечно, раздолье, а народ озорует и от безысходности о демократии шепчется.
– Полный писец! – сокрушался в постели царь Иван. – Чё-то надо делать! Кузьмич, – обращался он к своему тайному советнику, – как будем выходить из кризиса?
Аркадий Кузьмич, плюгавый дедок, разодетый в бархат, сидел на царской кровати, держа в одной руке флягу, в другой – граненый стакан.
– Щас сообразим по уму, – хрипло отзывался он, наполняя стакан из фляги. – Хлебни-ка сперва басурманского пойла. Виски называется.
– Ну и чё будет? – любопытствовал Его Величество, потянувшись за стаканом. – Просветление, что ли, в мозгах?
Но царская нянька обычно выхватывала стакан у него из-под носа.
– Погодь, шустрик! – вскрикивала она и делала изрядный глоток.
– Ну, Алёна! – гневался царь. – Ну, стерва!
– Не доверяет, – обижался Аркадий Кузьмич. – Кому не доверяет – мне!
Иван бушевал в кровати:
– Выгоню! В тюрьме сгною!
Нянька оставалась невозмутима. Женщиной она была дородной и выглядела… примерно, как снежная баба, которую натерли свеклой и вырядили в кокошник. Закатив глаза, она прислушивалась к урчанию в своем животе, затем возвращала стакан царю.
– Можешь. Не отравлено.
– У ё-ё-ё! – стенал Его Величество и торопливо опрокидывал в себя остаток бусурманского пойла.
Советник протягивал ему соленый огурец, который опять же перехватывала нянька – надкусывала и кивала царю:
– Можешь.
И, выполнив сей ежевечерний ритуал, умиротворенный царь Иван возвращался к теме разговора:
– Так чё, Кузьмич? Какие будут идеи?
Советник задумчиво скреб плешь.
– Идей-то, Вань, у меня куча. Но, поскольку утро вечера мудренее… Завтра принесу бренди – и что-нибудь скумекаем.
Так оно и шло день за днем. Царь все более дряхлел, а в государстве озоровали пуще прежнего. Но однажды…
Хлубнул царь Иван бусурманской гадости под названием «джин» и заел маринованным грибком. А Кузьмич, заглядывая ему в рот, заботливо поинтересовался:
