Холодный ветер жёстко трепал верхушки чёрных голых деревьев, а
жёсткая снежная крупа жалила ледяными ударами, била в лицо,
ослепляла опухшие от слёз глаза девушки, бредущей по обледенелой
земляной дороге в одном ботинке из чёрного кожзама. Первый
ноябрьский снег был не красивым и пушистым, а именно таким, из
ледяных комочков, больно бьющих по телу, впрочем, не чувствующему
этой боли.
Девушка, что шла по дороге, походила на сумасшедшую, она
шаталась, то ли от ветра, то ли еще от чего. И странное это было
зрелище, странное и пугающее. На улице один из первых заморозков,
ледяной ветер, вечерняя темнота наползает на поля, а по дороге
между двумя полями идёт она — молодая, стройная и абсолютно
потерянная девушка. Из одежды на ней только шерстяной юбочный
костюм, юбка которого немного порвана внизу, а на ноге один
ботинок. Причем, на босой ноге. Колготок на девушке не было, и ее
лодыжки уже отдавали синевой от холода. Но самое пугающее было в
том, как босой ступнёй девушка шла по замёрзшей колее, наступала на
острые комочки земли и абсолютно не замечала боли.
Второй ботинок, осенняя куртка и даже старая сумка с пришитой
ручкой остались валяться где-то там, на повороте в деревню, где
выбросили девушку из кабины фуры два дальнобойщика. Вещи полетели
следом за ней, но девушка их не подобрала. Она так и пошла в одном
ботинке, по дороге знакомой с детства.
Двадцать километров. Всего двадцать километров от города до
этого поворота, и так часто Юля добиралась сюда автостопом.
Автобусы ходили редко, их не дождёшься. И когда Юля была ещё
маленькой, она привыкла к тому, что мама, стоя на обочине,
поднимала руку, это называлось «голосовать». Останавливались машины
нечасто, но всё же останавливались. Юлина мама быстро подбегала,
распахивала дверцу и, просунув голову в салон, спрашивала:
— Сколько возьмёшь до поворота на Ивановку?
Когда водитель называл цену, не устраивающую Юлину мать, она
возмущалась, Она это умела.
—Да тут всего-то двадцать километров, с ума что ли сошел? А я в
автобусе в пять раз меньше отдам!
Так было всегда. Юля так привыкла, что ее мама, сторговавшись о
цене, тащила дочку в салон чужого автомобиля. И очень быстро они
оказывались возле знакомого съезда. До Ивановки шли пешком. Юля
подросла и начала бывать в городе одна, без мамы. Голосовать она не
любила, чаще стояла, дожидаясь автобуса. Сегодня автобус
пропустила, вот и пришлось ей махать рукой на обочине, как часто
делали все деревенские.
