Роман «Сталь» – сам, как из стали. Прочная конструкция, мощная, несгибаемая, населенная живыми людьми, ищущими ответы на самые важные вопросы. Герои углубляются в дебри непроходимого леса, чтобы понять – кто они? Откуда? Почему такие? В чем смысл их имени, названия, прозвища?
Фантастический антураж романа «Сталь» никого не должен вводить в заблуждение – он – про нашу сегодняшнюю жизнь. Роман беспощадно фиксирует очередной слом эпох, свидетелями и участниками которого являемся мы все. Он пронизан трагическим предчувствием, которое многие из нас так же четко осознают, от которого предпочитают отмахиваться. Роман – местами страшный и безжалостный, местами сентиментальный и нежный, но всегда страстный. Он захватывает и ведет тебя вслед за его героями, предтечей которых несложно найти в русской классической литературе. Роман «Сталь» является достойным продолжением этой традиции. Ее философии. Ее языка. Ее метафорического ряда. Это произведения – не про людей вообще, это про нас. Про ту самую «новую историческую общность», сформировавшуюся на огромном пространстве от Балтийского моря до Тихого океана. Это попытка расшифровки ее ДНК, это настоящее исследование, честное и глубокое.
Андрей Васильев – прозаик, драматург и режиссер. Принципы театрального действа можно разглядеть и в его прозе, где драматическое напряжение, минуя свои пики, не ослабевает на протяжении всего повествования. Но проследив за перипетиями лихо закрученного сюжета, читатель неизбежно возвращается к самым главным вопросам, заданным исподволь еще на первых страницах романа, который нужно читать внимательно, удерживаясь от желания заглянуть в конец, чтобы узнать, чем все кончится.
Борис Ентин, кандидат искусствоведения.
Читатель этой книги должен быть готов к знакомству с необычной, неожиданной прозой.
И дело не только в том, что это приключенческая антиутопия. Сама ткань этого текста такова, что предполагает погружение читателя в переплетённый с ходом загадочных событий поток раздумий главного персонажа, Николая. А погружение это повергает читателя в состояние нарастающего предощущения чего-то загадочного и страшного. Как тут не вспомнить о характерной черте Хичкоковской эстетики кинематографа, о саспенсе. Впрочем, о кинематографе стоит здесь вспомнить ещё и потому, что это прозаическое произведение напоминает по самой своей структуре киносценарий: тонко проработанные диалоги, насыщенные внутренние монологи Николая, при чтении которых невольно думаешь о том, как они могут звучать за кадром возможной киноленты…