Алый снег Обервальда

…Удавка все время рвалась…

Скрученная из видавшего лучшие времена бельевого сатина, наполосованного с простроченного края грязноватой тюремной простыни, она совсем не годилась для уготованной ей роли орудия убийства. Несмотря на все усилия палачей, никак не хотела намертво затянуться на мощной жилистой шее приговоренного к смерти.

Вот и теперь поддалась сопротивлению, на радость, не желающей умирать, человеческой плоти. Затрещала от вздувшихся шейных мышц обреченного.

Но это облегчение длилось, всего лишь считанные мгновения.

И вновь все пересилил страх перед смертью того, чье тело продолжало извиваться большим серым червяком. В «коконе» под путами из других простыней, не менее плотно спеленавших по рукам и ногам все туловище обречённого на расправу человека.

Кто другой, на его месте, давно бы, наверное, уже смирился, как прекрасно понимали участники криминального аутодафе – исполнения неизвестно кем, вынесенного смертного и явно неправедного приговора:

– Не стал бы, дескать, продлевать свои мучения, противясь, уготованной ему, страшной участи.

Но этот все не хотел умирать. Продолжал упорно елозить по бетонному, крашенному серым, полу камеры, не давая убийцам затянуть петлю ненадёжнее на его шее.

– Фуфло! – грязно выругался на блатном языке, неудачливый исполнитель казни, когда в его руках вновь остался лишь очередной обрывок удавки.

– Лучше грабками брать на душец! – сам себя попытался он научить способу расправы, а так же хриплым баском апеллировал к остальным, чтобы повлияли на организатора всего происходящего.

Отбросивший в сторону кусок порванной простыни, выставил перед собой корявые, все в наколотых перстнях, пальцы.

– Удавить его и ажур! – не скрывая ненависти, прорычал он, видя, как, захрипевший, было, в агонии коренастый тучный мужчина из простынного кокона, вдруг вновь ожил и забарахтался у него под ногами.

С всхлипыванием, через нос, втягивая в себя затхлый, но такой, все же, живительный сейчас обреченному, воздух камеры. Заклокотал гортанью, вновь, уже в который раз, освободившись от, лопнувшей матерчатой закрутки.

Оставшись в очередной раз ни с чем, палач угрожающе – с полной готовностью тут же исполнить высказанную им вслух угрозу, занёс над горлом ненавистного упрямца свои расшеперенные «грабки».

В предвкушении кровавой забавы шевеля сильными пальцами, прирождённого взломщика сейфов, он даже не поленился на использование иной, более жестокой, расправы с жертвой голыми руками.