Аааууууааааа… – зевая и потягиваясь,
открыл глаза. Взглянув на будильник и успокоившись, что время еще
есть, встал с постели. Пару наклонов туловища вправо-влево, и еще
немного потянулся до хруста в залежавшихся суставах. Уф, аж
полегчало.
По-быстрому, сделав утренние дела,
доел вчерашний ужин, приготовил себе пару бутербродов на работу.
Взглянул на свое жилище перед уходом, а смотреть в принципе было не
на что: маленькая комнатка три на четыре метра, в
которой находилась односпальная старая кровать, стул, небольшой
кухонный столик, на котором я готовил еду и ее же там и съедал.
Маленькая печь на энергетическом кристалле, в котором заряда
осталось совсем мало, и пока подзарядить не представлялось
возможным. Еще был санузел, совсем уж в плачевном состоянии, но
хотя бы не протекал.
Даже такое плачевное состояние моего
жилища меня радовало. Ведь ещё месяц назад я жил в детском доме
номер сто двадцать три. Жизнь там, скажу, была не сахар, а для меня
и подавно. Роста я был сто шестьдесят три сантиметра, худощавого
телосложения и совсем не агрессивного характера. Мне доставалось от
других ребят постоянно. Тем более, меня очень не возлюбил самый
отмороженный тип, которого все боялись – Ритс, кличка у него ещё
была «бешенный» за то, что башню у него сносило конкретно, и тогда
он был совсем неуправляем и доставалось кому-нибудь очень сильно.
Не только мне, но и другим, но мне как-то чаще всего.
Наши воспитатели относились к нам,
как к мусору. За малейшую провинность наказывали. Особенно любил
нас наказывать директор. Сначала при всех он унижал нас разными
оскорблениями, втаптывая нашу самооценку в грязь, хотя она и так не
показывалась оттуда. После этого он отсчитывал провинность по своей
шкале. Она у него была от одного до пяти. И да поможет тебе астрал,
если ты дотянул до тройки и выше. Как только он выносил вердикт,
что твоя провинность заходила в эту шкалу, то тебя ждал карцер на
день.
Карцером являлась железная коробка
метр на метр. Стоять в полный рост там не было возможности, а
сидеть или опереться на стены не позволяли острые железные иглы.
Каждые шесть часов он выводил из него, чтобы избивать
провинившегося плеткой. За всю свою жизнь я попадал туда два раза,
и оба еле остался жив. Несколько детей так и умерли там, не
дождавшись истечения срока. Трупы детей ночью куда-то увозили, и
больше о них никто не слышал. Говорить об умерших запрещалось и за
это следовало мгновенное наказание в виде карцера.
